б 
обязательном употреблении в переписке и на внутренних совещаниях только 
псевдонимов. Нарушение этого требования рассматривалось как серьезный служебный 
проступок или как преступление, если речь шла о разглашении государственной 
тайны.
    Цель была ясна: запутать противника даже в тех случаях, если ему удастся 
перехватить документы или получить информацию путем прослушивания. Употребление 
псевдонимов в определенной степени уменьшало степень ущерба в случае 
предательства. Противнику было
100
непросто установить, что стоит за псевдонимом: агент, доверительная связь, 
информационный контакт или первичный объект изучения.
    «Супершпионка» Люгрен не относилась ни к одной из этих категорий. Это 
подтвердил ответ на запрос резидентуры из Центра. Дело пахло крупной 
провокацией. Напрашивался вывод: влиятельные силы в Норвегии хотят использовать 
громкое «шпионское дело» для нагнетания всеобщей подозрительности и отравления 
атмосферы, сложившейся после недавнего визита Хрущева.
    Резидент в это время находился в отпуске, и я исполнял его обязанности. 
Военный атташе посольства на вопрос о том, имеет ли Люгрен какое-либо отношение 
к ГРУ, ответил отрицательно. Центр на наш запрос дал дополнительную информацию, 
что Люгрен действительно с такого-то по такое время работала в посольстве 
Норвегии на невысокой должности, к органам госбезопасности СССР отношения не 
имела и, напротив, обоснованно подозревалась в принадлежности к агентуре ЦРУ. 
Были зафиксированы случаи, когда Люгрен осуществляла «броски» писем для 
советских граждан в обычные почтовые ящики по заданию сотрудников ЦРУ, 
работавших под прикрытием американского посольства. Американцы, видимо, считали,
 что проведение таких операций скромной сотрудницей посольства маленькой 
Норвегии увеличивало их шансы остаться незамеченными.
    На следующее утро я вновь шел на работу пешком. Вдруг увидел, что начальник 
норвежской контрразведки Брюн, проживавший недалеко от нашего посольства, идет 
мне навстречу. Он попытался сделать вид, что не замечает меня, но я подошел к 
нему и прямо задал ряд нелицеприятных вопросов: что за спектакль устроен? Как 
понимать этот скандал в свете наметившегося улучшения двусторонних отношений? 
Что вообще происходит?
    Брюн ответил очень серьезно и сухо: «Выявлять шпионов — это моя работа. 
Здесь я ничего не могу поделать».
    В Норвегии все знают, что произошло дальше. Нашим читателям, возможно, 
также небезынтересно будет узнать, что после долгих и изнурительных допросов, 
на которых Люгрен вела себя стойко, дело полностью рассыпалось. Наши подозрения 
в отношении нее, напротив, полностью подтвердились. Она действительно выполняла 
задания американцев. Начальник норвежской военной разведки Вильгельм Эванг в 
свое время лично просил министра иностранных дел командировать Люгрен в 
посольство в Москву. Очевидно, по этому поводу к нему обращались американцы.
    Меня очень удивило выявившееся в результате этой кампании полное отсутствие 
сотрудничества между различными норвежскими специальными службами. То, что 
отношения между ними, мягко говоря, оставляли желать лучшего, нашей резидентуре 
было известно.
101
    Определенные источники информации мы имели. Мы установили, что причины 
разногласий глубже взаимной зависти и соперничества. Они носили политический 
характер и родились еще в годы войны. Если за созданием военной разведки стояли 
представители Норвежской рабочей партии, такие как Эванг, принимавший активное 
участие в движении сопротивления, то контрразведка формировалась из буржуазной 
среды на основе полицейского управления Осло. Поэтому не удивительно, что 
представители левых сил Норвегии весьма нелестно отзывались о местной 
контрразведке. Многие чувствовали себя «под колпаком» как политически 
неблагонадежные или потенциально опасные с точки зрения безопасности. 
Высказывания о том, что спецслужбы «ищут призраки средь бела дня», могут 
кому-то показаться преувеличением. Но мне известно, что норвежские 
контрразведчики под надуманными предлогами поломали судьбу не одного 
талантливого соотечественника, швырнули вниз со служебной лестницы, закрыли 
двери к карьере. А тем оставалось только догадываться, кто стоит за этой 
травлей.
    Таким образом, натянутые отношения между специальными службами Норвегии не 
были секретом. В «деле Люгрен» поражала степень их нескоординированности.
    Это заставило многих в Норвегии задуматься. Признав, что была допущена 
грандиозная ошибка, некоторые граждане, тем не менее, продолжали считать свою 
страну идеальным правовым государством. Но как же случилось, что в стране, 
гордящейся соблюдением прав человека, два государственных ведомства не 
удосужились связаться и выяснить вопрос, в результате чего за решетку попал 
человек на основании только, как потом выяснилось, сомнительных показаний 
перебежчика. Эванг и Брюн либо вообще не обменивались информацией, либо 
заведомо лгали друг другу.
    Любая спецслужба в мире время от времени допускает ошибки. Советская 
контрразведка, во всяком случае когда я ее возглавлял, никогда бы не допустила 
ареста на таком зыбком основании, без достаточных улик.
    Проведя значительную часть своей сознательной жизни в Норвегии, я приобрел 
и сохраняю уважение к открытости, политической свободе и демократическим 
принципам норвежского общества. Но я обратил внимание на то, что местная 
контрразведка под влиянием шпиономании и в ее интересах прибегал