вался и процветал в качестве торгового и промышленного центра, 
поддерживал тесные отношения с Турцией, следы чего можно увидеть и поныне. 
Важнейшим занятием горожан было рыболовство. Таганрожцы по-прежнему обожают 
рыбца, чебака и сулу — рыбу, названия которой вы не найдете в иностранных 
словарях. В Азовском море обитает множество видов сельди и раков, которые 
ценятся достаточно высоко.
    Будучи торговым городом, Таганрог всегда имел многонациональное население. 
Но я не помню ни одного случая межэтнического конфликта.
    Армяне отличались умением шить великолепные сапоги, тапочки — «чуваки», как 
называли их горожане. Греки преимущественно занимались торговлей и были 
зажиточными людьми. У татар, украинцев и евреев тоже были свои особые черты, но 
все жили бок о бок в мире и согласии. За праздничным столом собирались люди 
разных национальностей и, не думая об этом, ели узбекский плов, грузинский 
шашлык, пили русскую водку. Не было избранных и низших
13
народностей. Наоборот, люди гордились многонациональной страной. Командиры в 
армии считали большой честью для себя, если в их подразделениях служили солдаты,
 скажем, двадцати национальностей.
    Все это было настолько для нас естественным, что злодеяния немецких 
оккупантов буквально вызвали всеобщий шок. Они вылавливали евреев по всему 
Таганрогу, нашивали на их одежду «звезды Давида», сгоняли толпами в деревню 
Петрушино, неподалеку от города, и систематически уничтожали — женщин и мужчин, 
детей и стариков. Такая же участь постигла членов партии и комсомола. Зверства, 
массовое истребление людей до сих пор не укладываются в сознание. То, что я мог 
разделить трагическую участь других, если бы немецкий солдат случайно не 
поставил мне правильный «этнический диагноз», вспоминается как кошмарный сон.
    В ответ на действия немцев вскоре возникло и стало шириться движение 
сопротивления. Коммунисты и комсомольцы уходили в партизанские отряды или 
пробивались к своим за линию фронта. В самом городе работало подполье.
    Для меня война прежде всего ассоциируется с этими двумя годами фашистской 
оккупации Таганрога. Больше всего помню постоянное чувство голода. Каждый 
житель получал на день 50-граммовую пайку хлеба. Весь рацион выдавался раз в 
месяц, и мы с бабушкой выстаивали целый день в длиннющей очереди. Пайка была 
фактически даже меньше, чем в блокадном Ленинграде, так что выживать людям 
удавалось за счет плодородной земли на своих грядках и возможности изредка 
выменивать какие-то продукты на вещи в окрестных деревнях. В целом же снабжение 
города полностью пришло в упадок. Немцам было совершенно безразлично, выживут 
или умрут местные жители.
    У нас во дворе тоже был клочок земли, на котором росли картошка, свекла, 
редиска, и это было большим подспорьем в нашем рационе. Бабушка и мать за войну 
обменяли весь скромный домашний скарб на кукурузу и пшеницу. И, тем не менее, 
голод был всегда с нами.
    Когда я говорю об этих годах с иностранцами, особенно с норвежцами, 
создается впечатление, что мы пережили не одну и ту же войну. Мне хорошо 
известно о мужестве норвежского движения сопротивления и о страданиях 
гражданского населения Норвегии в период германской оккупации. Но когда я слышу,
 что магазины и государственные учреждения работали в войну чуть ли не «как 
всегда», что люди реже, чем обычно, но ходили в рестораны... Непостижимо! Я 
помню совсем другую войну, а ведь большинство моих соотечественников пережили и 
худшее.
    Однако у меня осталось не только ощущение вечного голода. Как сейчас, вижу 
повсюду на деревянных щитах приказы немецких окку-
14
пантов, напоминавшие, что «...подлежат расстрелу те, кто...» Мною, 
одиннадцатилетним мальчишкой, приказы воспринимались как нечто кроваво-жуткое.
    Конечно, дети не в состоянии все понять в войнах, которые ведут взрослые. К 
тому же воспоминания, которые я вынес из тех лет, носят больше эпизодический 
характер: что-то я видел сам, что-то слышал, кое-что понял позднее. Но именно 
впечатления военных лет наложили особый отпечаток на всю мою последующую жизнь, 
оказали определяющее влияние на мировоззрение. Для того чтобы понять мои 
жизненные цели и принципы, деятельность в качестве дипломата и разведчика, 
обязательно следует принять во внимание переживания подростка из 
оккупированного Таганрога.
    Взять, например, военнопленных. Колонны измученных советских солдат немцы 
гонят через наш город. Истощенные мирные жители с состраданием смотрят на своих 
защитников, попавших в беду, стараются поддержать взглядом или незаметно сунуть 
последний кусок хлеба. Ненависть наполняет их сердца при виде холеных немецких 
офицеров, которые ведут себя как победители, издеваются над пленными. Тяжело 
видеть в неволе мужчин, молодых и постарше, которые еще недавно сражались на 
фронте. Раненые и контуженые, истощенные и униженные, хмуро бредут они под 
дулами немецких автоматов по улицам города.
    Изменники были особенно омерзительны. Оккупанты создали в городе некую 
«думу» или что-то в этом роде, во главе которой поставили русского. Подручными 
немцев были дезертиры и местные жители, которые, держа нос по ветру, стали 
подлаживаться под новых хозяев. Главная задача полицаев состояла в выявлении 
партизан. Заходили они и к нам, хотя прекрасно знали, что партизанам в нашем 
домишке прятаться просто негде. На самом деле им хронически нужен был самогон. 
Бабушка самогоноварением не занималась, но получила строгий наказ по 
возможности приобретать его и держать в доме на тот случай, если полицаи 
окажутся поблизости и захотят за наш счет скрасить службу.
    Партизаны в городе и его окрестностях действительно были, хотя я их своими 
глазами ни разу не видел. Присутстви