ью. До этого с КГБ как ведомством у 
меня не было никаких контактов, и о разведке я имел весьма смутное 
представление. С другой стороны, предложение вызвало у меня любопытство. Я 
попросил неделю на обдумывание. На этом мы и остановились. Сотрудник КГБ дал 
понять, что о состоявшемся разговоре и предложении не следует никому говорить. 
Но своего непосредственного начальника, заведующего отделом Скандинавских стран 
МИД СССР Константина Константиновича Родионова, который, очевидно, уже был 
проинформирован, я не мог обойти.
    «Я советовал бы вам согласиться и с удовольствием рекомендую вас, — сказал 
он. — Полагаю, что на этой службе вас ждет большое будущее». Вместе с тем 
Родионов подчеркнул, что выбор целиком и полностью остается за мной.
69
     Выбор был непростым. Мне, по должности третьему секретарю министерства, 
было 29 лет. Работа складывалась у меня неплохо, и просматривалась перспектива 
продвижения по дипломатической линии. Мне приходилось заниматься различными 
делами: готовить записки и ноты, переводить и вести переговоры, поддерживать 
контакты с культурными и политическими учреждениями у нас в стране и за рубежом,
 участвовать в аналитической работе государственного уровня. Я работал уже 
довольно уверенно и чувствовал в себе силы и способности сделать больше. Зачем 
все бросать и начинать заново?
    Вместе с тем работа во внешней разведке манила романтикой и престижем. В 
годы Отечественной войны вклад разведчиков в победу над фашизмом был окружен 
ореолом славы. Многие из них стали национальными героями. Они написали 
захватывающие мемуары. Появился ряд прекрасных кинофильмов, в которых 
прототипами героев-разведчиков являлись реальные люди. В МИД мне как-то попал в 
руки закрытый документ КГБ, затрагивавший проблему, которой занимались и мы. 
Нельзя было не обратить внимания на высокий уровень анализа, точность 
формулировок и профессионализм исполнителей. Короче, материал произвел на меня 
сильное впечатление.
    В дипломатии есть черты, которые существенно отличают ее от разведки. 
Дипломат всегда является официальным лицом и представителем своей страны как 
дома, так и за рубежом. В МИД существует негласный кодекс, протокольные формы 
общения, предписывающие, с кем встречаться и как себя вести. Нельзя свободно 
высказывать личную точку зрения, не совпадающую с официальной политической 
линией страны. Мне подумалось, что в разведывательной службе можно проявить 
большую самостоятельность и инициативу. Ведь задача разведки и состоит в том, 
чтобы устанавливать контакты и добывать нужные государству сведения, которые 
невозможно получить иным путем.
    В разведку не просятся, туда отбирают. Для кандидата на службу в это 
подразделение КГБ это большая ответственность и огромная честь.
    Я ответил согласием. Последовало соответствующее решение ЦК КПСС. Такова 
была практика.
    Примерно через неделю меня вызвал К.К. Родионов и попросил подготовить 
проект записки в ЦК о перспективах создания безъядерной зоны на Севере Европы. 
Я напомнил ему, что уже начал готовить дела к сдаче и времени для выполнения 
новых поручений по сути не осталось.
    «Действительно, это я как-то упустил, — говорит Родионов и задумывается. — 
Послушайте, а что если вам задержаться здесь еще на годик?»
    Ссылаюсь на то, что решение ЦК уже принято.
70
    Но Родионов был не лыком шит и имел вес. Он, заведующий отделом, не являлся 
карьерным дипломатом, будучи по образованию морским офицером. Во время войны, 
неплохо разбираясь в вопросах морского права, выезжал в составе советской 
делегации на переговоры о создании ООН. Однажды, перед поездкой Родионова на 
очередной раунд переговоров в качестве руководителя делегации, Сталин узнал, 
что он всего лишь капитан первого ранга.
    «Кто возглавляет американскую делегацию?» — поинтересовался Сталин. Ему 
ответили: контр-адмирал. Сталин посчитал, что уровень нашего представителя 
должен быть не ниже, и удивленный Родионов сразу по прибытии в посольство в 
Вашингтоне узнал, что ему присвоено адмиральское звание. Впоследствии он стал 
послом в Швеции. С 1956 года заведовал отделом МИД и сохранил влиятельные связи.

    Не знаю, как Родионову это удалось, но мой переход в разведку был отсрочен 
на год. Поэтому вместо начала службы в разведке я вернулся к нотам и заявлениям.
 Много внимания было уделено с моей стороны и подготовке мероприятий в связи с 
15-летием освобождения советскими войсками Северной Норвегии (Финнмарк). Это 
поручение было приятным.
    Осенью 1944 года Красная Армия вступила в Норвегию в районе города Киркенес,
 прорвала оборону немцев и двинулась дальше, на юг. После тяжелых боев бегство 
фашистов было настолько стремительным, что наши едва успевали догонять их. Если 
бы Советский Союз захотел, наши солдаты могли бы пройти всю Норвегию. Но этого 
не случилось. По просьбе самих норвежцев наши войска некоторое время оставались 
в Финнмарке для оказания помощи местному населению в организации снабжения и 
восстановительных работ, а затем были полностью выведены.
    Одной из причин быстрого вывода войск, очевидно, являлись договоренности, 
достигнутые «большой тройкой» — Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем — на 
Тегеранской конференции в конце ноября 1943 года и на последующих встречах. 
Можно предположить; что лидеры не только координировали свои действия в борьбе 
с фашизмом, но и думали о сферах своих интересов в послевоенное время. Я рылся 
во всевозможных документах, но не нашел ничего — ни в тегеранских протоколах, 
ни в других материалах, — что могло бы свидетельствовать о каких-либо 
договоренностях в отношении Норвегии. Тем не