стро чувствовал ситуацию, когда человеку приходится делать сложный 
выбор, считал, что и в литературе нельзя допускать упрощений.
    Не мог обойти стороной писатель и Норвежское студенческое общество. 
Поворчав немного по поводу непривычной обстановки: студенты сидели за кофейными 
столиками и курили, он, тем не менее, признал, что ему нравится непринужденная 
атмосфера встречи. Лекция о советской литературе и раскрываемых в ней темах 
прошла успешно, настал черед вопросов и ответов.
    Молодой человек на приличном русском языке спросил, в чем разница между 
социалистическим реализмом, который является основой литературного творчества в 
Советском Союзе, и критическим реализмом, которого придерживаются радикально 
настроенные западные писатели. В вопросе содержалась основа для возможной 
политической полемики. Но Шолохов ответил моментально, не раздумывая: «Не надо 
путать п... с м....». Экскурс писателя в неисчерпаемые глубины русского языка 
поставил переводчика-студента в тупик. Он минут пять путано объяснял, что 
Шолохов имел, очевидно, в виду нетождественность обоих понятий.
    Норвежцам импонировал грубоватый стиль Шолохова, его крестьянская прямота. 
Узнав, что он страстный рыбак, хозяева организовали для него посещение фабрики 
по производству рыболовных снастей. После тщательного осмотра богатой продукции 
Михаил Александрович сказал мне: «Попроси их отложить вон те коробочки. В них 
рыболовные крючки. Таких у нас дома нет. Пусть завернут их, мы расплатимся и 
пора ехать». Я замялся: приобретать что-либо на фабрике было не очень-то 
принято. Для этого есть магазины. Но директор фабрики, к моему удивлению, не 
моргнув глазом, предложил преподнести крючки в подарок советскому гостю. 
Шолохов заупирался, настаивая на оплате.
    «Знаете, — ответил директор, — для нас большая честь, что всемирно 
известный писатель собирается пользоваться нашими снастями. Просто не может 
быть лучшей рекламы. Не только Хемингуэй, но и Шолохов предпочитает ловить рыбу 
на норвежские крючки». Следует заметить, что в норвежских газетах Шолохова 
частенько называли «русским Хемингуэем». «Большое спасибо, — вежливо ответил 
Шолохов директору. — Но в рекламе не ставьте меня на одну доску с Хемингуэем. 
Он — великий писатель и, как и я, страстный рыбак, но мы очень разные».
    В свободное время чаще всего Шолохова сопровождал я. Конечно, я свозил 
писателя в известный Фрогнер-парк, украшенный скульптурными композициями 
Густава Вигеланна. Стоял солнечный
43
летний день. Парк утопал в цветах. Множество клумб и кустарники великолепно 
сочетались со скульптурами.
    Шолохову в парке понравилось. «Но подумай, насколько красивее одинокий 
полевой цветок. Он человеку милее и дороже, чем вся эта масса цветов, собранных 
вместе искусственно».
    А что же скульптуры? Реакция Шолохова была довольно своеобразной. «Я ничего 
не смыслю в скульптуре, — сказал он, — но почему все фигуры в парке похожи на 
Муссолини?»
    После прогулки по Фрогнер-парку Шолохов настоял, чтобы мы отправились в 
ресторан «выпить по-русски». Я привел его в приличный ресторан и, предупредив, 
что, возможно, в нем не подают спиртное, посвятил в норвежские традиции 
безалкогольных ресторанов.
    Внимательно осмотревшись по сторонам, Михаил Александрович произнес: 
«Слушай, я не знаю, что пьют в компании, которая сидит напротив, но вот тот 
мужик слева, судя по его виду, явно пьет не водичку».
    От моих благих намерений не осталось и следа. На столе появился коньяк. 
Пообедав, мы как смогли добрались домой.
    Однажды вечером писатель был у нас в гостях. Он стоял у окна, высматривая 
что-то на улице, и неожиданно произнес: «Витя, глянь-ка, что написано на этом 
здании. «Банк»? Там, наверное, горы денег. Давай вечерком ограбим его. Нас, 
конечно, заметут, ясное дело. Там и охрана, и сигнализация. Но это не беда. Ты 
только подумай, какие будут завтра заголовки в газетах: «Известный писатель 
Шолохов и молодой дипломат Грушко арестованы за попытку ограбления!» Мне-то 
известности не занимать, но подумай о себе: ты сразу станешь знаменитым!»
    Настало время смутиться мне: Шолохов умел подшутить над человеком, подметив 
какую-то черту характера и, не обижая, по-доброму подковырнуть.
    Теплые, дружеские, окрашенные юмором отношения сохранялись между нами до 
конца поездки. На книге, подаренной перед расставанием, Шолохов сделал 
дарственную надпись, назвав меня «сынком», а себя — «убеленным сединой отцом». 
Но и здесь он не мог удержаться от улыбки: «Покорителю девичьих (по 
преимуществу норвежских) сердец, но, несмотря на это, верному мужу своей верной 
жены».
    12 лет спустя, в декабре 1969 года, я вновь встретился с ним и Марией 
Петровной в Осло. Наше знакомство переросло в дружбу, и передо мной раскрылись 
более серьезные стороны жизни и творчества М.А.Шолохова.
    Однажды мы не спеша возвращались домой. Поравнялись с кинотеатром, где шел 
американский фильм «Доктор Живаго». Я знал, что по своим политическим взглядам 
Шолохов весьма далек от Пастер-
44
нака, но мне удалось ненадолго затащить его в кинотеатр. Сцены насилия в фильме 
произвели на меня сильное впечатление.
    Когда мы пришли домой, я поставил пластинку с музыкой из этого фильма, 
которая понравилась нам обоим.
    «Витя, — сказал Шолохов, — увиденное на экране ужасно. Но то, что на самом 
деле происходило во время гражданской войны, было такой трагедией, которую 
невозможно передать ни в романе, ни в
    кино».
    И писатель начал рассказывать мне о том, что пережил он сам, о том, как 
политика разделяла села и семьи на враждебные, непримиримые лагеря, как