сообщение о провале своего агента, оно обычно немедленно отзывало в Москву 
сотрудника резидентуры, который поддерживал связь с арестованным источником, во 
избежание возможных провокаций со стороны местной службы контршпионажа.
 Такой же была первая реакция моих шефов на арест Фукса. Центр считал, что 
английские контрразведчики, чтобы смягчить свою вину перед британским 
правительством — они просмотрели Фукса и не смогли раскрыть его связь с 
советской разведслужбой, — не остановятся перед задержанием поддерживавшего 
контакт с ученым оперативного сотрудника. Не исключено, что лондонские охотники 
за шпионами уже имеют на него кое-какие данные или же Фукс, не выдержав пытки 
допросами, сообщит следствию сведения о нем. Исходя из этого, Центр посчитал 
целесообразным немедленно отозвать меня в Москву и для окончательного решения 
запросил мнение резидента.
 Мой многоопытный лондонский шеф Борис Николаевич Родин направил в Москву 
мудрый ответ. Нужно исходить из того, писал он, что МИ-5 ведет усиленное 
наблюдение за советскими сотрудниками и наверняка ожидает: разведчик, 
работавший с Фуксом, поспешит убраться из Англии. Таким образом, мой отъезд 
означал бы, что именно я был связан с Фуксом, и меня, возможно, задержали бы, 
когда я садился в самолет, на теплоход или в поезд. Поэтому Родин предлагал не 
торопиться с . принятием решения о срочном отзыве.
 После взвешивания всех доводов «за» и «против» в Центре решили повременить с 
моим отъездом, пока не будут получены более подробные агентурные сведения о 
причинах провала Фукса и о том, что он рассказал о своих встречах с советскими 
разведчиками на допросах.
 Весь февраль и март я, как и прежде, усердно исполнял свои обязанности по 
прикрытию, встречался с английскими знакомыми и ни в малейшей степени не 
изменил своего обычного поведения. Разумеется, по указанию Центра мои встречи с 
другими агентами были прекращены.
 1 марта закончился суд над Фуксом. Никаких данных о том, что он выдал меня, 
резидентура не получила. Через три-четыре недели средства массовой информации 
прекратили публиковать материалы по этому делу. Оно перестало быть сенсацией. 
Вполне возможно, что британские контрразведчики пришли к выводу, что с Клаусом 
поддерживал связь не советский разведчик, работавший под официальным прикрытием,
 а нелегал.
 Когда все успокоилось, Центр дал команду, чтобы я вернулся в Москву.
 В начале апреля 1950 года я был уже дома, проведя на «туманном Альбионе» без 
отпуска два года и девять месяцев.
 Руководители разведки отнеслись ко мне благосклонно. Каких-либо претензий мне 
не предъявляли. В беседах со мною больше обсуждался вопрос не о моих ошибках, а 
о том, что следует сделать, чтобы морально поддержать Фукса и дать ему понять: 
мы его по-прежнему ценим и заботимся о нем. Нашли надежных людей, которые вели 
переписку с ним, иногда посещали его в тюрьме, со временем организовали поездку 
к нему его отца.
 Мне выделили комнату, правда, в коммунальной квартире, но в новом доме на 
Песчаной улице. Жена и я были этому безмерно рады: это был наш первый 
собственный угол в жизни. Наконец-то мы смогли свезти все наши вещи, 
хранившиеся до сих пор у родственников.
 Летом 1950 года я получил повышение по службе — стал заместителем начальника 
отдела и настроился на длительную работу в Москве.




 С ХРУЩЕВЫМ В АМЕРИКЕ


 Когда в апреле я возвратился в Москву, то обнаружил, что в организации 
разведки произошли большие изменения. Первое управление (разведывательное) по 
решению Политбюро ЦК ВКП(б) выделилось в 1947 году из Министерства 
государственной безопасности СССР и объединилось с Главным разведывательным 
управлением Генштаба Вооруженных Сил. Образовалось самостоятельное ведомство — 
Комитет информации (КИ) при Совете Министров СССР. Его председателем был 
назначен второй человек в кремлевской иерархии — В. М. Молотов, первый 
заместитель председателя союзного Совета Министров (премьер-министром тогда был 
Сталин) и министр иностранных дел. Разместился КИ в отдаленном от центра Москвы 
районе Ростокино, заняв два здания, где раньше помещалась штаб-квартира 
ликвидированного в годы войны Коминтерна. Кроме того, для нескольких 
подразделений комитета отвели изолированные особняки в разных концах столицы. 
Управление нелегальной разведки, например, находилось в Лопухинском переулке, 
рядом с улицей Кропоткина, а отдел кадров — на Гоголевском бульваре.
 Советское руководство пошло на кардинальную реорганизацию своих разведслужб, 
несомненно, потому, что в том же году в Соединенных Штатах была создана система 
центральной разведки во главе с ЦРУ, которая фактически подчинялась президенту 
США.
 Правда, по числу сотрудников КИ в несколько раз оказался меньше ЦРУ. Вскоре, 
однако, выяснилось, что Генштаб не может эффективно выполнять свои функции без 
разведывательной службы, непосредственно подчиненной ему. Маршалы 
запротестовали, и через десять месяцев военная разведка была возвращена на 
старое место.
 Оставшийся персонал бывшей внешней разведки МГБ продолжал действовать в 
Ростокино в Комитете информации, только уже при Министерстве иностранных дел