боевую готовность и в случае нападения отражать его. Значит, все это произошло 
примерно за одиннадцать часов до фактического вторжения врага на нашу землю».
 В отличие от своих коллег, Кузнецов не ограничился направлением телеграммы 
командующим флотами, а немедленно связался с ними по телефону и повторил ее 
содержание. Наверное, на флоте связь с командирами эскадр, баз, боевых кораблей 
и береговых батарей налажена лучше, чем в сухопутных войсках с командирами 
дивизий, полков и отдельных частей, ибо все флоты были немедленно приведены в 
состояние оперативной готовности № 1.
 По-разному начиналась война. Еще раз предоставим слово Н.Г. Кузнецову:
 «Сразу же главной базе был дан сигнал „Большой сбор“. И город (Севастополь) 
огласился ревом сирен, сигнальными выстрелами батарей. Заговорили рупоры 
городской радиотрансляционной сети, передавая сигнал тревоги. На улицах 
появились моряки, они бежали к своим кораблям…
 …Постепенно начали гаснуть огни на бульварах и в окнах домов. Городские власти 
и некоторые командиры звонили в штаб, с недоумением спрашивали:
 — Зачем потребовалось так спешно затемнять город? Ведь флот только что 
вернулся с учения. Дали бы людям немного отдохнуть.
 — Надо затемняться немедленно, — отвечали из штаба.
 Последовало распоряжение выключить рубильники электростанции. Город мгновенно 
погрузился в такую густую тьму, какая бывает только на юге. Лишь один маяк 
продолжал бросать на море снопы света, в наступившей мгле особенно яркие. Связь 
с маяком оказалась нарушенной, может быть, это сделал диверсант. Посыльный на 
мотоцикле помчался к маяку через темный город.
 В штабе флота вскрывали пакеты, лежавшие неприкосновенными до этого рокового 
часа. На аэродромах раздавались пулеметные очереди — истребители опробовали 
боевые патроны. Зенитчики снимали предохранительные чехлы со своих пушек. В 
темноте двигались по бухтам катера и баржи. Корабли принимали снаряды, торпеды 
и все необходимое для боя. На береговых батареях поднимали свои тяжелые тела 
огромные орудия, готовясь прикрыть огнем развертывание флота.
 В штабе торопливо записывали донесения о переходе на боевую готовность с 
Дунайской военной флотилии, с военно-морских баз и соединений кораблей.
 В 3 ч. 07 м. немецкие самолеты появились над Севастополем. В 3 ч. 15 
командующий флотом вице-адмирал Ф.С. Октябрьский доложил о налете».
 «…Вот когда началось…. У меня уже нет сомнений — война!
 Сразу снимаю трубку, набираю номер кабинета И.В. Сталина. Отвечает дежурный:
 — Товарища Сталина нет, и где он, мне неизвестно.
 — У меня сообщение исключительной важности, которое я обязан немедленно 
передать лично товарищу Сталину, — пытаюсь убедить дежурного.
 — Не могу ничем помочь, — спокойно отвечает он и вешает трубку.
 А я не выпускаю трубку из рук. Звоню маршалу С.К. Тимошенко. Повторяю слово в 
слово то, что доложил вице-адмирал Октябрьский…
 Еще несколько минут не отхожу от телефона, снова по разным номерам звоню И.В. 
Сталину, пытаюсь добиться личного разговора с ним. Ничего не выходит. Опять 
звоню дежурному:
 — Прошу передать товарищу Сталину, что немцы бомбят Севастополь. Это же война!
 — Доложу, кому следует, — отвечает дежурный.
 Через несколько минут слышу звонок. В трубке звучит недовольный, какой-то 
раздраженный голос:
 — Вы понимаете, что докладываете? — Это Г.М. Маленков.
 — Понимаю и докладываю со всей ответственностью: началась война.
 Казалось, что тут тратить время на разговоры! Надо действовать немедленно: 
война уже началась!
 Г.М. Маленков вешает трубку. Он, видимо, не поверил мне. Кто-то из Кремля 
звонил в Севастополь, перепроверял мое сообщение».
 В первую ночь войны советский Военно-Морской Флот боевых потерь фактически не 
имел.
 Но, пишет Кузнецов, упоминая о ряде недоработок, — в ту пору у нас 
обнаружилось немало и других ошибок, так что не станем списывать все за счет 
«неправильной оценки положения Сталиным». Ему — свое, нам — свое».
 Однако далеко не везде положение оказалось столь благополучным, как на флоте.
 Недавно мне довелось проехать по шоссе Брест—Минск (около 350 км). Сейчас оно, 
конечно, не такое, каким было в 1941 году, но и тогда это было шоссе. И я 
представил, как по нему со скоростью 80 км в сутки двигались немецкие танки, 
практически не встречая сопротивления, задерживаясь в основном для заправки и 
подтягивания тылов. 26 июня пал Минск. Такова была обстановка в Белоруссии в 
июне 1941 года.
 А вот как описывает июнь 1940 года во Франции генерал де Голль: «По всем 
дорогам, идущим с севера, нескончаемым потоком двигались обозы несчастных 
беженцев. В их числе находилось несколько тысяч безоружных военнослужащих. Они 
принадлежали частям, обращенным в беспорядочное бегство в результате 
наступления немецких танков в течение последних дней. По пути их нагнали 
механизированные отряды врага и приказали бросить винтовки и двигаться на юг, 
чтобы не загромождать дорог. „У нас нет времени брать вас в плен!“ — говорили 
им».
 Миллионы советских солдат были убиты или попали в плен. Миллионы матерей 
рыдали, раскрывая официальные письма с «похоронками». Горе коснулось почти всех 
семей в нашей стране. Не обошло оно и Иосифа Виссарионовича. Его сын, Яков, 
командир батареи, оказался в немецком плену, где и погиб. Существует версия, 
что по линии разведки предпринимались попытки вызволить его из плена. Однако 
документальных подтверждений этого факта нет…