Такова участь диктатора, каким был Сталин. И лишь одного не было среди этого 
множества бумаг — аналитического документа с оценкой всей поступающей по линии 
разведки информации. Он сам был главным и единственным аналитиком, ибо ни в 
одной из советских разведывательных служб не было серьезного аналитического 
подразделения, а тем более не было органа, который мог бы на основании всех 
имеющихся данных представить ему глубоко обоснованное заключение с четким и 
прямым ответом на вопрос: начнется ли война и когда? Ни на заседаниях Политбюро,
 ни на совещаниях с военными и хозяйственными руководителями этот вопрос не 
обсуждался.
 Значит, вроде бы виновата разведка? Может быть и так: ведь ни одному из ее 
руководителей, и прежде всего Берии, Меркулову, Фитину и Голикову, не хватило 
или мужества, или желания, или ума для того, чтобы создать подобные 
подразделения, с их помощью прийти к определенному выводу и не побояться при 
докладе вождю произнести сакраментальное слово «война». Этого слова боялись — 
ведь даже в последнем предвоенном оперативном указании в Берлинскую резидентуру 
Центр запрашивал не о возможности в о й н ы, а о возможности немецкой акции 
против СССР.
 Виновата ли разведка? Да, бесспорно. Но ведь там работали живые люди — честные,
 неглупые и храбрые, они доказали это позже, на полях сражений и в тылу врага — 
и у всех были жены, дети, матери, и все они, чудом уцелев, едва оправились от 
ужасов 1938 года. Можно ли сейчас бросить в них камень за то, что в тех 
условиях, в обстановке страха, раболепства, угодничества перед вождем никто не 
смел произнести слово?
 А ведь эта обстановка была создана самим вождем. Отсюда и. еще один ответ на 
вопрос, кто же виноват в том, что война оказалась столь неожиданной.
 И все же, что бы ни говорили, Сталин внял донесениям разведки.
 Адмирал Н.Г. Кузнецов, бывший нарком Военно-Морского Флота СССР, вспоминает:

 «…Мне довелось слышать от генерала армии И.В. Тюленева — в то время он 
командовал Московским военным округом, — что 21 июня около 2 часов дня ему 
позвонил И. В. Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО.
 Это еще раз подтверждает: во второй половине дня 21 июня И.В. Сталин признал 
столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным. Это 
подтверждает и то, что в тот вечер к И.В. Сталину были вызваны московские 
руководители А.С. Щербаков и В.П. Пронин. По словам Василия Прохоровича Пронина,
 Сталин приказал в эту субботу задержать секретарей райкомов на своих местах и 
запретить им выезжать за город. «Возможно нападение немцев, — предупредил он».

 К слову сказать, сам Кузнецов тоже ждал нападения немцев с минуты на минуту. 
Он вспоминает:

 «В те дни, когда сведения о приготовлении фашистской Германии к войне 
поступали из самых различных источников, я получил телеграмму военно-морского 
атташе в Берлине М.А. Воронцова. Он не только сообщал о приготовлениях немцев, 
но и называл почти точную дату начала войны. Среди множества аналогичных 
материалов такое донесение уже не являлось чем-то исключительным. Однако это 
был документ, присланный официальным и ответственным лицом. По существующему 
тогда порядку подобные донесения автоматически направлялись в несколько адресов.
 Я приказал проверить, получил ли телеграмму И.В. Сталин. Мне доложили: да, 
получил.
 Признаться, в ту пору я, видимо, тоже брал под сомнение эту телеграмму, 
поэтому приказал вызвать Воронцова в Москву для личного доклада. Однако еще раз 
обсудил с адмиралом И.С. Исаковым положение на флотах и решил принять 
дополнительные меры предосторожности».

 19—20 июня Балтийский, Северный и Черноморский флоты были приведены в 
состояние готовности № 2.
 М.А. Воронцов прибыл в Москву 21 июня. Н.Г. Кузнецов пишет в своих мемуарах: 
«В 20.00 пришел М.А. Воронцов, только что прибывший из Берлина.
 В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что 
делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час.
 — Так что же все это означает? — спросил я его в упор.
 — Это война! — ответил он без колебаний.
 …Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я услышал голос маршала С.К. 
Тимошенко:
 — Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне». Тимошенко и Жуков ознакомили 
Кузнецова с телеграммой в
 пограничные округа о том, что следует предпринять войскам в случае нападения 
гитлеровской Германии.
 Кузнецов спросил, разрешено ли в случае нападения применять оружие, и, получив 
положительный ответ, приказал заместителю начальника Главного морского штаба 
контр-адмиралу В.А. Алафузову: «Бегите в штаб и дайте немедленно указание 
флотам о полной фактической готовности, то есть к готовности номер один. 
Бегите!»
 Тут уж некогда было рассуждать, удобно ли адмиралу бегать по улице. Владимир 
Антонович побежал, сам я задержался еще на минуту, уточнил, правильно ли понял, 
что нападения можно ждать в эту ночь, в ночь на 22 июня. А она уже наступила.
 Позднее я узнал, что Нарком обороны и начальник Генштаба были вызваны 21 июня 
около 17 часов к И.В. Сталину. Следовательно, уже в то время, под тяжестью 
неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную