деньги, командиру протягивает, просит: «Передай жене». Господи, о чем говорит! 
Чувствовал, что умирает.
 Командир его успокаивал, как мог, держись, мол, Завен, сейчас сядем, тебе 
окажут помощь.

 А. ГАРДАПХАДЗЕ:

 Когда захлопнули дверь, я надел наушники, вышел на связь, передал, что на нас 
совершено бандитское нападение, убит бортинженер, ранен Шабартян. Потом включил 
сигнал бедствия.
 Из Сухуми передали: «Садитесь к нам». Но я знал, в Сухуми взлетно-посадочная 
полоса на ремонте, и пошел в Тбилиси. Вскоре, смотрю, у нас на хвосте два 
военных истребителя, видимо, поднялись по нашему сигналу. Доложил обстановку в 
Тбилиси: «Встречайте, приготовьтесь».
 При снижении над Рустави первая бортпроводница Ира Химич по внутренней связи 
пpoсит: «Командир, летите в Турцию, они взорвут самолет! Достали гранаты!» Я ей 
отвечаю: «Ирина, передай, что мы уже над Турцией. Садиться будем в Турции».
 Было пасмурно, дождь, туман, да и вечер уже наступил, время около половины 
седьмого, думаю: «Грузия под нами или Турция — сейчас не разберут».

 В. ГАСОЯН:

 Я позже узнал, что они в салоне творили. Как только мы взлетели, стали ходить 
туда-сюда, курить, пить шампанское. Наш штурман Плотко сделал им замечание. Они 
его запомнили, а когда напали на бортпроводниц, подошли к нему. Один несколько 
раз выстрелил в спину, другой в грудь. Плотко пытался закрыться рукой, у него 
потом из предплечья несколько пуль извлекли.
 Убили двух пассажиров — Соломония и Абовяна, над бортпроводницами, как звери, 
измывались. Когда Валю Крутикову мертвую нашли, она вся в крови, без волос 
лежала. А Ире Химич голову рукояткой пистолета пробили. Вот такие «борцы за 
свободу».
 Когда мы уже садились, слышали крики бортпроводниц — бандиты издевались над 
ними.

 Л. ГАРДАПХАДЗЕ:

 Сели. Нас поставили в самый конец зоны аэропорта, рядом со стоянкой 
военно-транспортных самолетов. Вижу: с двух сторон самолета солдаты с 
автоматами. Угонщики заставили открыть аварийный люк, а рядом с люком сидел 
пассажир — молодой солдат. Он выпрыгнул в люк на крыло, с крыла на землю. По 
нему из салона стреляли, и оцепление открыло огонь, думая, что террорист 
убегает. Очередями и по самолету прошлись. Габараева в ногу ранили. Я подключил 
аккумуляторы, кричу по радио: «Уберите этих дураков!» А тут и связь пропала: 
при стрельбе повредили радиостанцию.
 У Гасояна в штурманской кабине — убитый Чедия и раненый Шабартян. Я приказал 
Гасояну покинуть самолет. Он вылез через форточку. Поворачиваюсь к Габараеву — 
он к ноге склонился: «Командир, я ранен». «Давай, Станислав, вылезай», — говорю.
 Тот тоже вылез.
 В кабине остались я и Шабартян. У него лицо все в крови, глаз вытек, кричит, 
просит: «Не могу, страшная боль, дайте лекарство.» И двигаться уже не мог.
 Что творилось в салоне, не видел. Только через форточку слышал: они одного 
пассажира вытолкнули к двери: «Говори наши требования». Парень вырвался, 
выпрыгнул, ногу сломал.
 Тогда у женщины взяли ребенка, толкнули ее к двери: «Говори наши требования. 
Если выпрыгнешь, убьем ребенка». Она кричит: «Заправьте самолет, отпустите их в 
Турцию, а то они убьют всех пассажиров и взорвут самолет».
 Заместитель начальника Управления гражданской авиации Грузии Кадзаная подошел 
к двери, стал вести переговоры, а я в форточку крикнул женщине: «Скажите им, 
что мы заправимся и полетим в Турцию». Я уже видел, сзади к нам подходил 
автозаправщик. Понял, решили слить топливо.

 18 ноября 1983 года. Москва. Расположение группы «А»

 Виталий ДЕМИДКИН, сотрудник группы «А»:
 Было около 18 часов, в тире шло занятие по стрельбе. Начальник группы Геннадий 
Николаевичи Зайцев зашел в тир, но тут же за ним прибежал дежурный. Он что-то 
доложил Зайцеву, тот поднялся в свой кабинет, и вскоре прозвучал сигнал боевой 
тревоги.
 Мы быстро собрались, загрузились в автобус, и по дороге в аэропорт нас ввели в 
обстановку. В Тбилиси захвачен самолет. Террористы действуют с особой 
жестокостью — убито несколько человек.
 Уже в полете получили расстановку сил, кто действует в группе захвата, 
поддержки, наблюдения, какими парами работаем, с какой стороны.

 Игорь ОРЕХОВ, сотрудник группы «А»:

 Выезжая по тревоге, не знаешь, будешь ли в группе захвата или поддержки. Когда 
сказали, что я вхожу в группу захвата, ощутил какое-то двойственное чувство — с 
одной стороны, радость и гордость за доверие, а значит и признание как 
профессионала, с другой — волнение, желание не подвести.