тайной для ВЧК, несмотря на то, что Рейли гримировался, переодевался и умел 
заметать свои следы, как никто другой.
 Люди вокруг Локкарта теперь обещали ему скорую контрреволюцию. Его начал 
вдохновлять план, его вдохновляла опасность, его вдохновляли мечты о будущем.
 Связи с Лондоном больше не было. Было ли это следствием надзора за ним и его 
сотрудниками, или это было естественным результатом оккупации окраинных земель 
России и немецкого присутствия на Украине, в Прибалтике и в Финляндии? Этого он 
не знал. К середине августа Белая армия, организованная на юге, начала действия.
 Эта армия, в надежде на французских интервентов и с деньгами, полученными из 
Франции (для начала 270 000 рублей), начала свои операции удачами в Донецком 
бассейне, при поддержке замученного войной и голодом населения. Недостаток 
продуктов в Москве, ощущавшийся еще весной, стал в августе чрезвычайно острым. 
Атмосфера в столице накаливалась все больше. В день первых схваток в районе 
Белого моря японцы, узнав об этом из телеграмм, объявили, что у них семь 
дивизий готовы для посылки чехословакам. После этого был устроен налет на 
остатки французского консульства в Москве и на Юсуповский дворец в 
Архангельском, в свое время предоставленный дипломатам. Казалось, что Кремль 
начинает войну с интервентами в самом центре столицы.
 Отношения с Рейли постепенно вошли в новую фазу. Теперь Локкарт и он 
действовали в полном согласии друг с другом, причем каждый имел возможность 
самостоятельно выдавать кому требуется денежные суммы. «200 000 выдано вчера, – 
зашифровывал Локкарт. – Сегодня выдаю полмиллиона». Бывали дни, что он не 
выходил из своего кабинета и принимал различных людей; некоторые приходили и 
уходили с черного хода. Наконец, 15 августа в квартиру вошли двое военных. Это 
были латыши, знакомые Рейли. Они назвали себя: полковник Берзин и подпоручик 
Шмидхен  [18] . Они сказали, что приехали к Локкарту с письмом от Кроми, 
который в Петрограде познакомил их с Рейли, а затем послал в Москву. Они знали, 
что капитан Кроми до Октябрьской революции был атташе английского посольства и 
был оставлен в Петрограде для наблюдения за Кронштадтским флотом: англичане 
опасались, как бы он не попал в руки немцев, занимавших южный берег Финского 
залива. Оба латыша еще в июле пришли к Кроми, объявив себя членами боевой 
антибольшевистской организации. Когда Кроми познакомил латышей с Рейли, оба 
решили, что и Берзину и Шмидхену необходимо увидеть Локкарта.
 Говорил больше Берзин. Молодой, худощавый Шмидхен больше молчал. Теперь, когда 
союзники продвигаются к центру России, они считали, что, если Локкарт 
согласится дать им письмо к генералу Пуллю, они пройдут в Архангельск и сообщат 
главнокомандующему, что латышские полки в Москве и Петрограде воинственно 
настроены против большевиков и готовы взбунтоваться немедленно, если у них 
будет уверенность в помощи союзников. Латышские войска, которые будут посланы 
для защиты Москвы (и Петрограда), немедленно откроют фронт, установят контакт с 
союзной армией и поведут ее на столицу. Латыши, сказали они оба, только и ждут 
этой минуты, чтобы затем вернуться к себе в Латвию, а так как прямого пути в 
Прибалтику нет, они готовы на все, лишь бы союзники взяли Москву и покончили с 
вождями революции, чтобы им самим решать судьбу своей родины. Они, видимо, были 
озабочены, отойдет ли Латвия к Германии или ей дадут стать самостоятельной. Они 
не сразу потребовали денег, они пока требовали лишь письмо к Пуллю, или даже 
несколько писем для верности, а деньги просили для сохранности передать Рейли, 
который в это время находился в Москве.
 Локкарт не дал им ответа. Он велел им прийти на следующий день. После их ухода 
он созвал небольшое совещание: присутствовали Лавернь и Гренар (часть французов 
в это время уже жила в поезде на запасном пути одного из московских вокзалов, 
настолько они были уверены, что не сегодня – завтра они тронутся, либо через 
Сибирь, либо северным путем, к себе на родину). Присутствовал также Хикс, но не 
Поль Дюкс (позже сэр Поль Дюкс), глава британской разведки, назначенный в 
Россию после Февральской революции и остававшийся еще в России  [19] . Было 
единогласно решено дать латышам рекомендательные письма к Пуллю, где объяснить 
положение и готовность латышских полков перейти на сторону союзников. Кроме 
того, т. к. Локкарт к этому времени уничтожил шифр, который все равно не был 
тайной для ВЧК, и тем самым никаких контактов с внешним миром у него не было, 
решено было постепенно готовиться к отъезду из Москвы на север. Локкарт не 
торопился с выполнением этого второго решения, он еще не знал, как поступить с 
Мурой: выехать ей вместе с дипломатами официально было невозможно, ей бы никто 
не выдал нужных бумаг, ни ВЧК, ни наркоминдел. Выехать же на свой страх и риск, 
с возможностью быть арестованной по дороге властями, повстанцами, немцами, 
красными или белыми, было бы чистым безумием.
 На следующий день Берзин и Шмидхен, в присутствии Гренара и Рейли, получили 
рекомендательные письма и сумму денег. Рейли собирался прочно сидеть в Москве и 
держать заговорщиков под контролем.
 Но прошло несколько дней, и до Локкарта дошли сведения, что в Архангельск из 
Мурманска пришло только 1200 человек морской пехоты (Садуль называет цифру в 35 
000). Вероятно, цифра, полученная Локкартом, была более верной – его источники 
были более надежны. Он немедленно осознал, что этого совершенно недостаточно 
для похода на Москву, даже с помощью изменивших большевикам латышских полков. 
Ему стало ясно, что союзные части попадут в ловушку и из всей этой заманчивой 
затеи ничего не выйдет. Срочно было решено отказаться от всякой деятельности в 
этом направлении.
 Но Рейли так легко не сдался. Он был обуреваем жаждой деятельности, его 
бешеная энергия, его тщеславие и неукротимость помогли ему немедленно 
предложить другой план: внутреннего переворота. Не военными действиями, но 
внутрикремлевским бунтом латышской охраны предлагал он положить конец власти