советской властью. Локкарт, по-видимому, добросовестно работал над этой 
неразрешимой задачей с Чичериным и К 0 и в то же время имел тесные сношения с 
организациями, работавшими для свержения Ленина и Троцкого».
 Контакта с Лондоном не было, и контакт с французами в Москве становился все 
труднее и опаснее: 2 августа, когда союзные дипломаты выехали из Вологды в 
Архангельск навстречу десанту, оставшиеся потеряли с уехавшими свой 
дипломатический «канал», а 3-го числа восемнадцать членов французской миссии в 
Москве — –  т. е. почти полный состав ее – были арестованы. И теперь никто не 
мог сказать Локкарту, какой численности был десант в Двинской губе, сколько 
было людей: 12 тысяч, 20 или 35? И каково было их вооружение, и каковы были 
планы британского генерального штаба? Единственное, что доходило до него в это 
время, были эти тяжелые, внушительных размеров пакеты – пачки бумажных денежных 
знаков, скользящих вниз в своей ценности, которым он вел аккуратную, строго 
секретную отчетность.
 План Рейли теперь был совершенно готов: он имел верных, как он говорил, людей, 
военных, для которых он хотел добыть у английского дипломатического агента 
охранные грамоты и пропуска в Архангельск, а также письмо к генералу Пуллю; в 
этом письме Локкарт должен был сообщить Пуллю, что латышские части готовы к 
измене и что их командный состав, состоящий из своих же латышей, проведет без 
труда союзную армию из Архангельска в Москву и арестует в Кремле главарей, 
Ленина и Троцкого. Локкарт сказал Рейли, что должен, прежде чем согласиться на 
это, видеть его верных латышей и только тогда, и посоветовавшись с ближайшими 
своими сотрудниками, он решит, давать ли им письмо и пропуск. И если он 
почувствует, что они заслуживают доверия, он вручит им полностью ту сумму 
(огромную, конечно), которую они потребуют. Рейли на это ответил, что он уже 
подготовил встречу и что двое военных из латышского полка, который считается 
наиболее преданным Кремлю и из которого, между прочим, набирается кремлевская 
охрана, будут у Локкарта в назначенный им день и час.
 Если подытожить все происшедшее с мая месяца до конца августа на территории 
прежней России, то картина будет настолько чудовищной, что аналогию найти ей 
даже в Смутном времени будет не легко: начавшееся движение чехов так разрослось,
 что чехи теперь грозились перейти Волгу – они были под Саратовом. Локкарт имел 
верные сведения, что их было 45 000 человек. Позже, в своих воспоминаниях, он 
довел эту цифру до 80 000 и писал, что Лондон требовал у него добиться у Ленина 
позволения вывести эту армию из России на франко-германский фронт. Для Локкарта 
стать спасителем чехословаков стало его тайной амбицией; спустя несколько лет 
эти чувства вылились в горячую любовь к чехословацкому народу и в дружбу с его 
вождями.
 Кроме чехословацкой угрозы, было двухнедельное Ярославское восстание (с 6 до 
21 июля), которое, несмотря на жестокие меры, с трудом было подавлено; Савинков 
действовал на северо-востоке от Москвы, в организованном им «Союзе защиты 
родины и свободы»; в это же время главнокомандующий Красной Армией в этом 
районе Муравьев перешел на сторону контрреволюции и теперь грозил открыть фронт 
и дать дорогу чехам на Москву; белые финны массами шли записываться в 
добровольцы, чтобы соединиться с союзными войсками, высадившимися в 
Архангельске, где выгружалось вооружение и воинские части уже начали 
продвижение к югу, встречая крайне слабое сопротивление. В эти же дни англичане,
 двигаясь от Персидского залива, вошли в пределы Кавказа и заняли Баку (4 
августа). Среди этих событий были и другие осложнения: 30 июля в Киеве был убит 
один из двух командующих немецкими войсками в оккупированной Украине, 
фельдмаршал Эйхгорн, и в знак протеста немецкий посол Гельферих, заменивший 
Мирбаха, выехал из Москвы в Берлин.
 Дзержинский, председатель ВЧК и член Реввоенсовета, ответил на это убийство 
жесточайшим террором, скоропалительным и неустанным. По благожелательным ему 
свидетельствам, в Петрограде им было расстреляно без суда около 1000 человек, а 
в Москве – «несколько меньше». Политических не судили, их ликвидировали 
немедленно. За последние три месяца стало ясно: Германия так или иначе найдет 
способ соседствовать с большевистской Россией, но союзники к этому отнюдь не 
готовы, и в Лондоне сейчас далеко не все сознают, что не немцы, но англичане и 
французы в данный момент первые враги Ленина и Троцкого. Ни после убийства 
Мирбаха, ни после убийства Эйхгорна отношения двух стран не дали заметной 
трещины, и сближение между Москвой и Берлином медленно, но верно развивалось в 
течение всего лета. Что касается Японии, то она по-прежнему занимала 
Владивосток и ждала первого знака, чтобы двинуться на запад. Франция же начала 
разрабатывать свой план занятия юга России и готовила крейсеры, чтобы послать 
их через Дарданеллы в Черное море. Она по-прежнему оставалась другом Временного 
правительства и заботилась о том, чтобы русские займы, разумеется, не 
признаваемые большевиками, не разорили бы дотла мелких французских держателей, 
когда-то с таким энтузиазмом откликнувшихся на них. К этому надо добавить, что 
с начала лета Людендорф пошел в наступление, и французская армия, истощенная 
четырьмя годами окопной войны и страшными потерями, из последних сил 
противостояла его натиску.
 Локкарт, еще в апреле уверявший Ллойд-Джорджа, что интервенция должна 
разделить большевиков с немцами, теперь в корне изменил свою идею борьбы и 
величайшим злом считал уже не немцев, а самих большевиков. Шифр был выкраден и 
раскрыт, и он понимал, что, как следствие этого, по распоряжению Дзержинского 
за ним теперь следят. Он стал особенно осторожен. За конспираторами 
савинковской группы, за всеми, так или иначе связанными с союзными 
консульствами, было установлено наблюдение. Это могло значить, что и приезд 
Рейли в Россию, и его частые наезды из Петрограда в Москву были далеко не