есколько дней я все же встретился с ним. Его ввели под конвоем в 
полицейский участок, когда я допрашивал одного из задержанных.

— Вы?! — удивился я.

— Да. Как видите, у меня есть и другие дела, — ответил мой новоявленный 
«приятель».

Я не совсем понял, что он имел в виду, но инспектор мне все объяснил:

— Это Август Фремель, один из лидеров Польской социалистической партии. Однако 
его основным занятием является секретная работа на нас против своей партии. Он 
информирует нас об их планах, о положении дел в стане противника.

— Осторожнее, — предостерег я инспектора, — на социалистов он тоже работает. Он 
несколько раз…

— …заходил к вам в кабинет, — закончил за меня инспектор. — Это делалось для 
отвода глаз, ваша честь. Он должен был это сделать, чтобы его товарищи по 
партии ничего не заподозрили. Каждый уважающий себя тайный агент работает на 
обе стороны. Мы, в полиции, понимаем и учитываем это.

Я первый раз в жизни видел перед собой тайного агента, и это произвело на меня 
такое же огромное впечатление, как и труп несчастной женщины, увиденный много 
лет назад морозной зимней ночью под Варшавой. В тот момент я и не подозревал, 
что вся моя жизнь пройдет в постоянной борьбе с подобными людьми.

Август Фремель заинтересовал меня. Как он работал?… Его методы оказались 
довольно простыми: он жил прямо в полицейском участке, под постоянным 
наблюдением и охраной, как полиции, так и армии. Его брат Рихард ходил по 
заводам и фабрикам, собирал информацию. У него было два тайных сообщника — 
члены социалистической партии, которые на самом деле сотрудничали с властями, 
получая за это, жалкие двадцать пять рублей.

Походив по митингам и собраниям и накопив достаточно информации, помощники 
передавали ее Августу Фремелю. Тот под личиной партийного лидера доводил дело 
до конца: выяснял, где спрятано оружие, где хранят нелегальную литературу, 
списки членов партии и партийную документацию. Он делал это с таким мастерством,
 что даже самые осторожные из его товарищей ничего не подозревали. Когда же его 
видели в городе идущим под конвоем солдат, никому и в голову не приходило, что 
это предатель. Все думали, что его ведут на очередной допрос.

Однажды братья Фремель и трое их сообщников возвращались в полицейский участок 
в сопровождении верховых уральских казаков. Когда они проходили по 
Константиновской улице, из окна одного из домов со свистом вылетела бомба — 
троих казаков и двоих полицейских агентов разорвало в клочья. Фремели и восемь 
казаков тоже не подавали признаков жизни. Каждый из них получил не менее 
двадцати ранений.

Такова была месть тех, кого предали и кто, наконец, понял, как их провели.

Подняли тревогу. Улицу тут же блокировали. Дом, откуда была брошена бомба, 
казаки тщательно обыскали, но все оказалось напрасным, лишь в одной из квартир 
они обнаружили мужчину, лежавшего на полу. Он слабым голосом просил о помощи, 
пытаясь вырваться из крепко державших его казацких рук. В комнате стоял такой 
шум, что никто не мог понять, в чем дело. Некоторые уже были готовы 
расправиться с пленником, как им думалось, виновником гибели их товарищей. Но 
оказалось, что тот тоже ранен и едва может говорить. Глазами он показал на 
кровать. Кто-то из казаков проследил за его взглядом. На кровати лежал мундир.

— Стойте! — закричал казак. — Это не он!

Так оно и было на самом деле. Увидев мундир, казаки признали в задержанном 
моего коллегу, судебного следователя Диста, который жил в этом доме и был 
случайно ранен осколком разорвавшейся мины. Вместо убийцы чуть не пострадал 
невиновный человек!

Кто-то из присутствовавших в комнате вдруг высказал догадку, что человек, 
бросивший бомбу, мог спрятаться в находившемся по соседству здании театра. 
Полицейские и солдаты блокировали все выходы из театра, чтобы никто не мог его 
покинуть незамеченным.

Один за другим зрители выходили через маленькую дверь. Каждый должен был пройти 
мимо Фремеля, который, стоя с забинтованной головой, пристально рассматривал 
всех, и горе тому члену партии, которого бы он увидел, даже если тот всего лишь 
только пришел посмотреть спектакль.

Мы с женой тоже были в театре, и когда выходили, Фремель поклонился мне. Один 
из зрителей, окинув Фремеля ненавидящим взглядом, процедил сквозь зубы, но так, 
чтобы было слышно мне:

— Эта сволочь — а