Двойной агент. Записки русского контрразведчика
Владимир Григорьевич Орлов







Владимир Орлов

Двойной агент

Записки русского контрразведчика


Пройдет много времени, прежде чем русский народ сможет искоренить бездушное и 
предательское жонглирование словами, которым занимаются беспринципные негодяи, 
стоящие у власти. Сознание народа пробуждается, необходимо покончить не только 
с ложью, но и с теми, кто ее распространяет. Если глубоко вникнуть в 
происходящее, можно впасть в отчаяние, поскольку в то время, когда одни 
совершают все эти чудовищные преступления против человечества и цивилизованного 
мира, другие безучастно остаются в стороне.

    Орлов.




ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА


Первая половина XX века отмечена массой открытий мирового масштаба, повлиявших 
на развитие цивилизации. Достижения в науке и технике сыпались как из рога 
изобилия. Однако все лучшее, наиболее прогрессивное политики примеряли к 
военной сфере — ведь прорывы в вооружении, создание все более разрушительных 
систем оружия давали не только уверенность в безопасности своей страны, но 
позволяли активно использовать фактор устрашения во внешнеполитических акциях.

О танках, аэропланах, гигантских орудиях и отравляющих газах написано немало.

Значительно меньше места на библиотечных полках занимают книги по шпионажу и 
контрразведке. А ведь организованные на государственном уровне специальные 
службы, широко практикующие вербовки тайных агентов, смело можно отнести к 
специфическому виду оружия, нацеленному на поражение противника даже в мирных 
условиях, когда пушки еще молчат.

Широкомасштабные тайные бои требовали накопления информации об иностранных 
разведках, построении негласной сети, личностях резидентов и их секретных 
сотрудниках. Каждая уважающая себя спецслужба имела и наращивала особый архив 
фотографий, анкет, описаний проведенных операций и вообще всевозможных сведений 
о солдатах, офицерах и генералах скрытых от посторонних глаз армий.

Канцелярское на первый взгляд дело имело своих подвижников, фанатиков, если 
хотите. А если к работе подключались действующие «в поле» разведчики и 
контрразведчики, не только пополняющие архивы, но и активнейшим образом их 
использующие, то эффект для службы был впечатляющим.

Одним из таких людей в русской разведке и был Владимир Григорьевич Орлов, 
действительный статский советник, опытнейший юрист-следователь, преданный 
России человек, веривший в ее счастливую звезду и отдавший все силы для 
создания внутренних и международных условий, которые, по его мнению, 
способствовали бы укреплению государства Российского.

Державная позиция Орлова, направление и методы его действий вызывали ненависть 
у одних и хвалебные оды других. Ясно, что в Советской России любить его 
оснований не было. С 1918 года ВЧК и военная разведка Красной Армии держали его 
под прицелом, разрабатывались и проводились специальные операции по его 
дискредитации. Неоднократно пытались превратить в пепел его обширный архив, 
подсунуть фальшивки, а затем обвинить в мошенничестве. Дважды Орлов побывал в 
германской тюрьме, и оба раза с «подачи» агентуры иностранного отдела ОГПУ. В 
итоге был выслан из Германии властями Веймарской республики, которые в 20-е 
годы поддерживали лояльные отношения с Советским Союзом. Орлов с помощью своего 
давнего знакомого, известного «социалистического» сыщика и борца со 
всевозможными провокаторами, издателя эмигрантской газеты «Общее дело» 
Владимира Львовича Бурцева, перебрался в Брюссель. Но и там не прекратил своей 
активной разоблачительной противокоминтерновской работы.

Концентрируясь на борьбе с «красной» угрозой, Орлов наносил удары и по «белым» 
группировкам и отдельным эмигрантским деятелям, вредившим, на его взгляд, 
общему делу реставрации старого строя в России. В ответ и в самого Орлова 
летели критические стрелы, в отношении его предпринимались акции устрашения и 
погружения в нищету.

Досталось Орлову и от фашистов, коих он считал определенным сортом коммунистов. 
Итог был печален. По некоторым сведениям, в 1940 году гестапо арестовало его в 
Брюсселе, вывезло в Берлин, где и ликвидировало.

Собранный за много лет архив с данными на деятелей Коминтерна, сотрудников и 
агентов советских органов безопасности и военной разведки, видимо, не 
сохранился, поскольку некому было собрать его воедино — растащили или 
уничтожили бывшие соратники и знакомые, не видевшие реальной, пусть даже 
исторической ценности орловской коллекции.

Осталась лишь изданная на двух иностранных языках биографическая книга «Убийцы, 
фальсификаторы и провокаторы».

На родине же в 20-е годы появились статьи в газетах и журналах, почти с одним и 
тем же заголовком — «Фальсификатор». Напрочь связала его советская пропаганда с 
разного рода подделками документов, производимыми тогда во множестве 
белоэмигрантами и спецслужбами. Орлов стал одним из основных антигероев в 
насквозь идеологизированной, но с претензией на научность и объективность книге 
ветерана-коминтерновца Эрнста Генри (он же Ростоцкий) «Профессиональный 
антикоммунизм». Политиздат постарался и выдал на-гора огромный по теперешним 
меркам тираж — 100 тысяч экземпляров.

Те, кому пришлось прочитать сей труд (по интересу или по служебной обязанности),
 наверное, сойдутся во мнении, что от фальшивок, приписываемых Орлову, он тоже 
не ушел далеко. Однако образ законченного негодяя, агента всех без исключения 
шпионских штабов и контрразведок, врага своего отечества (а не существовавшего 
режима) Эрнсту Генри не удался. Предвзятость в изложении, однобокость и малое 
разнообразие источников не позволили «развенчать» заклятого противника 
Коммунистического Интернационала. Могли бы стоявшие за спиной Генри люди 
подбросить автору выдержки из сообщений советских агентов, знавших Орлова не 
понаслышке. А они давали иные характеристики «человеку отчаянной жизни». К 
примеру, такие: «В большинстве, зная многих лиц, ведущих политический розыск в 
белом стане, зная их ограниченность, корыстолюбие и инертность, зная отлично 
Орлова, нахожу, что это один из самых работоспособных, находчивых, подвижных и 
опытных работников противного лагеря».

Врага надо ценить по достоинству, а не делать из него ослепленного ненавистью и 
жаждущего крови монстра. Пугать чудовищем можно, а вот переиграть опытного 
противника, не изучив его досконально и объективно, вряд ли кому удавалось.

Книга Владимира Григорьевича Орлова «Двойной агент» выходит на русском языке 
впервые, что позволит отечественному читателю, как мы надеемся, с высоты 
пройденных нашей страной лет, правильно оценить все, о чем поведал нам автор, и 
тем самым значительно углубить свои знания истории России.

Настоящее издание снабжено уникальным приложением и фотографиями, дающими 
возможность читателю дорисовать картину той бурной эпохи, в которой жил, 
работал и боролся автор книги, активный участник всех описываемых событий.




Двойной агент

Записки русского контрразведчика





НАКАНУНЕ ГРОЗЫ


Все мерзавцы кругом! Сапог нет, ружей нет — наступать надо, а наступать нельзя.

    Николай II.




МОЯ КАРЬЕРА, ИЛИ КОРОТКО О СЕБЕ


Я, Владимир Григорьевич Орлов, происхожу из старинного дворянского рода, 
который корнями произрастает из Рязанской губернии. Учился в гимназии, потом в 
Варшавском университете. Студентом отправился в поездку по Соединенным Штатам 
Америки, чтобы приобрести знания в области административного права. Несколько 
месяцев провел, путешествуя по стране, одновременно изучая криминологию. 
Средства на жизнь в основном приходилось добывать, работая в типографиях 
наборщиком русского шрифта, но довелось, и ходить на судне обыкновенным 
матросом.

Вернувшись в Россию, начал работать референдарием, а проще сказать — начинающим 
юристом, в Московском окружном суде. В мои обязанности входило присутствовать 
на заседаниях суда и учиться тонкостям практической юриспруденции, с тем, чтобы 
вскоре приступить к службе в качестве младшего судьи, но русско-японская война, 
в которой мне пришлось участвовать, на некоторое время прервала мою практику в 
гражданском судопроизводстве.

В 1905—1906 годах я судебный следователь и один из государственных обвинителей 
в Польши, принимающий участие в расследовании всех дел по шпионажу и 
государственной измене в годы первой русской революции. В 1907 году получил 
назначение в Ловичский уезд Варшавской губернии, где исполняю должность 
судебного следователя, через год — помощник государственного обвинителя в 
Радомском окружном суде.

В 1910 году я назначаюсь главным государственным обвинителем в комиссию графа 
Медема, занимавшуюся расследованием махинаций должностных лиц в ходе 
реконструкции Сибирской железной дороги в расположении Омского военного округа, 
а также в Сибирской казачьей армии. Дело было громким, виновные получили 
заслуженные наказания.

В 1912 году возвращаюсь в Польшу, где исполняю должность судебного следователя 
Варшавского окружного суда по особо важным политическим преступлениям. Об этом 
периоде моей деятельности достаточно подробно с изложением интереснейших фактов 
написано в книге. В 1914 году, с началом первой мировой войны, я назначаюсь 
главным военным прокурором при штабе войск Западного фронта. В 1916 году 
назначаюсь членом комиссии по расследованию дел, связанных с недостаточным и 
несвоевременным обеспечением русской армии в ходе военных действий. В конце 
того же года расследую дело о продаже, участвующей в войне против нас Турции, 
армейского имущества.

В 1917 году, после Октябрьского большевистского переворота, по поручению 
командования Добровольческой армии под именем Болеслава Орлинского, работал в 
Петроградской следственной комиссии, возглавляемой Стучкой и Крестинским; за 
этот период спас от расстрела тысячи офицеров и членов их семей.

В 1918 году, разоблаченный большевиками, был вынужден бежать с помощью немцев в 
Одессу, в расположение войск Добровольческой армии. Там стал начальником отдела 
в штабе Верховного командования и руководителем разведки. В 1920 году ездил в 
Ригу для освещения мирной конференции между Польшей и Советской Россией.

С 1921 по 1926 год был прикомандирован к комиссии генерала Врангеля в Берлине. 
Комиссия занималась сбором информации о деятельности большевиков в 
дооктябрьский и послеоктябрьский периоды, как в России, так и за границей. С 
1927 года по настоящее время занимаюсь изучением юриспруденции применительно к 
большевизму. (На этом краткая автобиография автора заканчивается, так как 
настоящая книга была выпущена в 1929 г.).




КРЕЩЕНИЕ ОГНЕМ


Труп Марии Вишневской лежал на полу в гостиной ее маленькой виллы в городке 
Новоминске, который находился в нескольких километрах от Варшавы. Прямо над ним 
в золоченой раме висел портрет ее прелестной племянницы, имевшей еще совсем 
недавно большой успех на театральных подмостках. Надо заметить, что этот успех 
был не только благодаря ее актерскому дарованию.

Однажды офицер гусарского полка, застав актрису, свою возлюбленную, с 
соперником, застрелил ее, снял с нее одежду и осыпал тело вишневым цветом.

Мария Вишневская с нескрываемой гордостью рассказывала эту романтическую, но 
страшную историю всем, кто выражал восхищение портретом. И вот теперь убили и 
ее саму. В ее смерти не было ничего романтического. Она даже не была застрелена 
из револьвера, кто-то безжалостно зарубил пани Вишневскую топором. Никто и не 
узнал бы о случившемся, если бы почтальон, который принес какую-то квитанцию 
через несколько недель после убийства, не обнаружил труп. Дело было в середине 
января, стояли сильные морозы. Труп замерз и, на удивление, хорошо сохранился.

Следователь из Варшавы взял с собой в этот заштатный городишко одного из 
студентов, который в дополнение к своим университетским занятиям исполнял в то 
время разные поручения, а главное — отлично писал протоколы. Итак, пока 
следователь, сидя у огня в уютном уголке трактира, с удовольствием закусывал, 
его молодому спутнику, хочешь, не хочешь, надо было отправиться в то пустынное 
место и, добиваясь признания своих способностей, искать следы тяжкого 
преступления, давно заметенные декабрьскими метелями.

Но сначала новичку нужно привыкнуть к виду трупа. Никогда раньше ему не 
доводилось видеть подобного, и он с содроганием заставляет себя смотреть на 
обезображенную голову. Убийца разнес череп несчастной женщины с нечеловеческой 
яростью и сделал ее лицо почти неузнаваемым. Впечатление оказалось настолько 
ужасающим, что ему, во что бы то ни стало, нужно было выйти на свежий воздух. 
Он еще не привык к таким зрелищам, не ожесточился. Да и зачем ему это? Его 
предки из поколения в поколение были мирными священниками в нищем сельце 
Иванцовском, в самом сердце России. Сам он рос среди полей, на берегу тихой 
речки на попечении деда, ходившего в белой рясе и носившего на голове белую 
скуфью, для которого главным было общее благо и мирная жизнь.

Наконец студент берет себя в руки и добросовестно приступает к расследованию. 
Он собирает местных жителей, соседей и по очереди опрашивает их. Никакого 
результата! Никто не хочет говорить о пострадавшей. И, конечно, о живых, 
которые могут потом и отомстить! Только работник из соседнего поместья сказал, 
что в одну из ночей, о которых шла речь, он якобы видел привидение в саду Марии 
Вишневской.

Стажеру следователя приходится прилагать усилие, чтобы показать, что он не 
слишком доверяет рассказчику, ведь он так часто слушал рассказы своих 
собственных односельчан о зловредных леших, которые, конечно же, существуют и 
сейчас, об оборотнях, которые превращаются в волков и пожирают людей.

— А Мария Вишневская была плохой женщиной? — спрашивает стажер взволнованного 
работника, дававшего показания.

— Старая скряга, вот кто она такая! — вскричал тот в ярости.

— Эта старая ведьма кормила нас одной селедкой да черным хлебом, — подает голос 
другой работник.

— А почему она кормила вас обоих у себя дома?

— Ну, — отвечает один из них, — однажды мы работали на нее несколько месяцев.

— Только вы вдвоем?

— Да! Слишком скупая была, чтобы нанять больше. Ну и натерпелись мы с ней, 
правду вам говорю.

— Почему же вы раньше не сказали, что работали у нее?

— Потому что… ну… — мнется работник. Другой молчит.

Сразу же возникает подозрение. И не напрасное: когда студент обвиняет их в 
убийстве, они теряют самообладание и сознаются.

Они пошли на это, не только чтобы отомстить ей за скверное обращение. Они еще и 
ограбили ее, но тот хлам, который забрали, оказался бесполезным, никто не стал 
его покупать.

И вот молодой человек, раскрасневшись от одержанной победы, ведет двух 
сознавшихся преступников в трактир, где в тепле и уюте сидит судебный 
следователь.

Опытный чиновник бросает на ученика одобрительный взгляд.

— Молодец, — говорит он. — Из тебя, парень, выйдет толк.

Сбылось ли его предсказание? Мне трудно ответить на этот вопрос — ведь тем 
зеленым новичком-стажером был я сам.




НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОД СОТНЕЙ ЛИЧИН


— Вам сигареты нужны? Могу предложить очень дешевую партию. — Молодой человек, 
вошедший в мой кабинет на Константиновской улице в Лодзи, подошел вплотную к 
столу, заваленному документами. Он окинул меня странным, оценивающим взглядом, 
и мне стало как-то не по себе. Что это за тип? Что ему от меня нужно? И как ему 
удалось проникнуть без доклада в кабинет судебного следователя? Я спросил его 
об этом.

— У вас, ваша честь, репутация доброго и справедливого человека, поэтому я и 
прошел прямо к вам. Мне повезло, охраны у входа не было. Я хотел только… то 
есть мне очень жаль, что ваша честь не заказывает у меня сигареты, как почти 
все ваши коллеги в Лодзи. Может быть, ваша честь тоже…

Я отказался, встал и выпроводил непрошеного посетителя, ведь в моем кабинете 
было множество важных документов по еще не законченным делам.

В приемной я еще раз предупредил слугу, чтобы никто не проходил в кабинет без 
моего разрешения. Это были тревожные годы после первой русской революции. Даже 
когда внешне все казалось спокойным, следовало помнить, что вулкан не потух и в 
любой момент может с новой силой начать извержение.

Наверное, нигде в мире политическая борьба не велась с такой фанатичной 
ненавистью и жестокостью, как здесь — в округе, который я сам выбрал, когда, 
после своего первого успеха в Варшаве, получил назначение на должность 
судебного следователя.

Через три дня дверь снова отворилась, и кто же, представьте себе, улыбался мне 
с порога?… Это был тот самый «наш неизвестный друг».

«Какого черта ему нужно на этот раз?» — подумал с раздражением я.

С низким поклоном он подошел поближе, таща на поводке упирающегося бульдога. 
Какое чудесное животное! Я обожаю эту породу и не мог скрыть восхищения 
экстерьером собаки.

— Я слышал, вы любите бульдогов, — начал он.

— Откуда, черт возьми, вы это узнали?

— Ваша честь, я здесь не в качестве свидетеля. Вам нравится собака? Если да, я 
готов уступить вам ее всего за несколько рублей. По рукам?

— Сколько?

— Это не важно. Если позволите, я вам его подарю.

— Давайте-ка ближе к делу, — уже откровенно рассердился я. Что все это значит? 
С какой стати этот тип дарит мне собаку? Хочет дать мне взятку? Почему? В чьих 
интересах?…

— Ваша честь, вы меня неправильно поняли. Я хотел сказать, что продам вам 
собаку очень дешево.

Как ни велик был соблазн, я решительно отказался. Проводив нахала до дверей, я 
сурово сказал, чтобы он больше никогда здесь не появлялся.

Но он каждый день продолжал приходить ко мне, и все в новом обличье: то, как 
торговец мехами, предлагая мне купить по очень дешевой цене шубу, то якобы с 
поручением от моего коллеги: не хочу ли я купить небольшую партию парижских 
духов?

В конце концов, мое терпение лопнуло, хотя я в душе не мог не восхищаться его 
ловкостью и настойчивостью.

— В следующий раз, если вы посмеете снова сюда явиться, я спущу вас с 
лестницы! — воскликнул я, полный решимости выполнить угрозу при первом же 
случае.

Уже в дверях он обернулся и спросил:

— Вы ведете следствие по делу об убийстве демократа Карчмарка?

Это был его первый промах. Вот, оказывается, что ему было нужно! Теперь мне 
многое стало понятно.

— Да, — ответил я. Мне не терпелось узнать, что будет дальше.

— Его убил член Польской социалистической партии!

— Да.

— Он друг человека, интересы которого я представляю, — продолжал незнакомец.

— Чего же вы хотите? — спросил я, хотя было совершенно ясно, какой будет ответ, 
каким, вернее, он должен быть.

Естественно, он не мог признаться, что искал знакомства со мной, чтобы 
подкупить или вызвать сострадание к своему другу-убийце.

— Я хотел спросить, извините за назойливость, под какой залог вы согласились бы 
отпустить арестованного? — с наглой улыбкой прошептал он.

В следующее мгновение «проситель» оказался на полу!

Я снова сделал строгое внушение слуге, пригрозив, что он будет наказан и уволен,
 если я еще раз увижу у себя этого типа.

На этот раз предупреждение возымело действие, он больше он не появлялся. Но 
через несколько дней я все же встретился с ним. Его ввели под конвоем в 
полицейский участок, когда я допрашивал одного из задержанных.

— Вы?! — удивился я.

— Да. Как видите, у меня есть и другие дела, — ответил мой новоявленный 
«приятель».

Я не совсем понял, что он имел в виду, но инспектор мне все объяснил:

— Это Август Фремель, один из лидеров Польской социалистической партии. Однако 
его основным занятием является секретная работа на нас против своей партии. Он 
информирует нас об их планах, о положении дел в стане противника.

— Осторожнее, — предостерег я инспектора, — на социалистов он тоже работает. Он 
несколько раз…

— …заходил к вам в кабинет, — закончил за меня инспектор. — Это делалось для 
отвода глаз, ваша честь. Он должен был это сделать, чтобы его товарищи по 
партии ничего не заподозрили. Каждый уважающий себя тайный агент работает на 
обе стороны. Мы, в полиции, понимаем и учитываем это.

Я первый раз в жизни видел перед собой тайного агента, и это произвело на меня 
такое же огромное впечатление, как и труп несчастной женщины, увиденный много 
лет назад морозной зимней ночью под Варшавой. В тот момент я и не подозревал, 
что вся моя жизнь пройдет в постоянной борьбе с подобными людьми.

Август Фремель заинтересовал меня. Как он работал?… Его методы оказались 
довольно простыми: он жил прямо в полицейском участке, под постоянным 
наблюдением и охраной, как полиции, так и армии. Его брат Рихард ходил по 
заводам и фабрикам, собирал информацию. У него было два тайных сообщника — 
члены социалистической партии, которые на самом деле сотрудничали с властями, 
получая за это, жалкие двадцать пять рублей.

Походив по митингам и собраниям и накопив достаточно информации, помощники 
передавали ее Августу Фремелю. Тот под личиной партийного лидера доводил дело 
до конца: выяснял, где спрятано оружие, где хранят нелегальную литературу, 
списки членов партии и партийную документацию. Он делал это с таким мастерством,
 что даже самые осторожные из его товарищей ничего не подозревали. Когда же его 
видели в городе идущим под конвоем солдат, никому и в голову не приходило, что 
это предатель. Все думали, что его ведут на очередной допрос.

Однажды братья Фремель и трое их сообщников возвращались в полицейский участок 
в сопровождении верховых уральских казаков. Когда они проходили по 
Константиновской улице, из окна одного из домов со свистом вылетела бомба — 
троих казаков и двоих полицейских агентов разорвало в клочья. Фремели и восемь 
казаков тоже не подавали признаков жизни. Каждый из них получил не менее 
двадцати ранений.

Такова была месть тех, кого предали и кто, наконец, понял, как их провели.

Подняли тревогу. Улицу тут же блокировали. Дом, откуда была брошена бомба, 
казаки тщательно обыскали, но все оказалось напрасным, лишь в одной из квартир 
они обнаружили мужчину, лежавшего на полу. Он слабым голосом просил о помощи, 
пытаясь вырваться из крепко державших его казацких рук. В комнате стоял такой 
шум, что никто не мог понять, в чем дело. Некоторые уже были готовы 
расправиться с пленником, как им думалось, виновником гибели их товарищей. Но 
оказалось, что тот тоже ранен и едва может говорить. Глазами он показал на 
кровать. Кто-то из казаков проследил за его взглядом. На кровати лежал мундир.

— Стойте! — закричал казак. — Это не он!

Так оно и было на самом деле. Увидев мундир, казаки признали в задержанном 
моего коллегу, судебного следователя Диста, который жил в этом доме и был 
случайно ранен осколком разорвавшейся мины. Вместо убийцы чуть не пострадал 
невиновный человек!

Кто-то из присутствовавших в комнате вдруг высказал догадку, что человек, 
бросивший бомбу, мог спрятаться в находившемся по соседству здании театра. 
Полицейские и солдаты блокировали все выходы из театра, чтобы никто не мог его 
покинуть незамеченным.

Один за другим зрители выходили через маленькую дверь. Каждый должен был пройти 
мимо Фремеля, который, стоя с забинтованной головой, пристально рассматривал 
всех, и горе тому члену партии, которого бы он увидел, даже если тот всего лишь 
только пришел посмотреть спектакль.

Мы с женой тоже были в театре, и когда выходили, Фремель поклонился мне. Один 
из зрителей, окинув Фремеля ненавидящим взглядом, процедил сквозь зубы, но так, 
чтобы было слышно мне:

— Эта сволочь — агент полиции. Ничего! Скоро мы и до него доберемся!…

Смешавшись с толпой, смельчак выскользнул на темную улицу. Угроза была вполне 
серьезной. Неделю спустя нам пришлось снимать Августа Фремеля с дерева. 
Товарищи, которых он предал, вогнали ему в голову восемь 
двенадцатисантиметровых гвоздей и еще живого повесили.




ГРОЗНЫЕ ДНИ В ЛОДЗИ


17 мая 1907 года было важным днем для братьев Познанских, владельцев ткацкой 
фабрики в Лодзи. Конфликт между рабочими и администрацией был мирно улажен, 
долгая забастовка закончена, и все ткачи, за исключением девяноста семи 
зачинщиков, возвращались на рабочие места.

Слава Богу! Станки снова работают, и через несколько часов будут выпущены новые 
ткани, как будто ничего и не случилось. Сказать по правде, все были рады, что 
переговоры закончились так благополучно, и снова воцарился мир.

Управляющие Розенталь и Сакс встретились в маленьком кафе неподалеку от фабрики 
и отпраздновали возобновление работы небольшим завтраком. Когда они 
возвращались на работу, дорогу им преградили трое.

— Собаки! — выкрикнул один. — Вы нас всех предали!

Управляющие узнали в них уволенных рабочих и попытались уладить дело. Один из 
ткачей поднял Розенталя и швырнул его словно тюк своему приятелю. Потом они 
набросились на него с напильником, раскроили череп и остановились, лишь, когда 
их жертва осталась неподвижно лежать в сточной канаве.

В это время управляющий Сакс отбросил своего противника боксерским приемом и, 
увернувшись, бросился бежать по улице с криками о помощи.

Вызвали меня.

Сакс, дрожа всем телом, умолял ничего не предпринимать, ведь от этого зависит 
его жизнь. Я попытался убедить его, что все будет сделано с величайшей 
осторожностью, что я, как представитель закона, просто не могу остаться в 
стороне и бездействовать. Убийцы должны понести наказание.

— Как зовут тех троих, которые убили вашего коллегу? — спросил я любезно Сакса.

— Я… я не помню, — ответил Сакс, боявшийся, что ему будут мстить те, кому 
удалось бежать. Я не мог винить его за это, ведь в то беспокойное время мы 
каждый день узнавали о людях, вступивших в конфликт с рабочими и отправленных к 
праотцам какой-то тайной организацией. Даже дети бросали бомбы и делали адские 
машины из консервных банок и негодных химических реактивов, чтобы взорвать, 
скажем, няню, которая отказалась дать яблоко! Бомбы находили в лукошках с 
земляникой, в почтовых бандеролях, в карманах пальто, на митингах и даже на 
церковном алтаре!

У террористов повсюду были свои тайные мастерские по производству бомб, они 
взрывали все на своем пути: винные лавки, памятники, церкви, убивали 
полицейских, разоблаченных тайных агентов, короче, всех и вся. Сегодня демократ 
убил социалиста, завтра социалист отомстил демократу. Корсика была раем по 
сравнению с Польшей тех дней.

Поэтому я очень хорошо понимал желание управляющего Сакса спасти свою жизнь. 
Тем не менее, я приказал арестовать девяносто семь уволенных рабочих и 
организовал опознание. Никто из них, заявил Сакс, не был причастен. После того 
как я отпустил их, он назвал виновных, и я без лишнего шума приказал арестовать 
их.

Никто из арестованных, естественно, не признался. Пришлось сменить тактику. 
Вызвав на допрос одного из них, отца семейства, я пообещал ему помилование, 
денежное вознаграждение, новый дом, землю, спокойную жизнь. Не знаю, поверил ли 
он в мои посулы или в нем заговорила совесть, но он, в конце концов, во всем 
признался и рассказал еще о многом. Он сообщил мне фамилии революционеров, 
рассказал об их планах, о тайной организации.

Вскоре в округе об арестах стало известно. Сакс это почувствовал и, с 
лихорадочной поспешностью собрав бумаги, передав все дела третьему управляющему,
 приготовился к бегству на родину — в Бельгию. Когда они обсуждали в конторе 
дела, кто-то, разбив окно, словно безумный, открыл по ним беспорядочную 
стрельбу. Затем, спрыгнув со второго этажа во двор, поспешно скрылся.

Сакс был мертв, другой управляющий тяжело ранен. Как только он немного 
поправился, я допросил его:

— Как выглядел неизвестный?

— Не знаю.

— Но вы же его видели!

— Не знаю.

— Но вы должны мне сказать!

— И не подумаю! Ищите себе свидетелей, где хотите, а с меня пальбы достаточно. 
Я сегодня же уезжаю в Германию!

Я попытался удержать его силой, но он вырвался, бросился на улицу, поймал 
извозчика и велел ему что есть сил гнать на вокзал, без вещей, ни с кем не 
попрощавшись, думая лишь о том, чтобы уехать восвояси живым.

Благополучно добравшись до вокзала, он, к великому своему облегчению, узнал, 
что экспресс в Германию еще не отправлялся! Но радость его была преждевременной.
 Он даже не понял, откуда прогремел выстрел, а за ним еще и еще один. Он рухнул 
на землю с тремя пулями в голове и сердце.

Бурная, полная тревог и волнений жизнь в княжестве Польском между тем 
продолжалась…




ТРАГЕДИЯ ПОЛКОВНИКА ФОН ШТЕЙНА


— Черт возьми! Где этот проклятый писарь? Сколько можно его звать? Что он, 
подлый пес, письменного приглашения дожидается? Что же это такое, 
спрашивается?! Я здесь командир или кто?… Если он на дежурстве, может убираться 
ко всем чертям! Когда я — ик — говорю ему, — ик — что он — ик-ик — он понимает, 
животное в человеческом облике?

Полковник снова был не в духе! Полковник слишком долго смотрел на бутылку 
водки! Полковнику требовался собутыльник, на чью осмотрительность он мог бы 
положиться.

Писарь был неболтлив и не дурак выпить — он тихо сидел рядом с полковником и 
накачивался вместе с ним до тех пор, пока убогую обстановку вокруг не 
заволакивала радужная дымка. Это не шутка — командовать гарнизоном в такой 
Богом забытой дыре, как Рава, — унылом и грязном провинциальном городишке.

— Ну, его к чертям! Давай-ка лучше выпьем еще водки! Твое здоровье!

Разве ради этого полковник И. И. Штейн сражался в русско-японскую войну? Ради 
этого стал командиром? Чтобы закончить свои дни в скорбном одиночестве в Раве? 
Жена, сын и дочь жили под Варшавой. Дочь училась на дантиста, сын, естественно,
 — в кадетском корпусе.

— Ну, будем здоровы, старина! За здоровье государя! Да здравствует все молодое 
и прекрасное! А ну давай пей, не отлынивай, старый черт!

Писарь выпил то, что ему причиталось, и вскоре заснул прямо в кресле.

Ну, скажите на милость, чем тут заняться полковнику?

Пошел к кухарке. Вот старая дура! С ней даже поговорить не о чем, до того глупа.
 Одно слово, баба. Солдаты жаловались, что она целыми днями к ним пристает. 
Охоча до мужиков!

Хотя с ней можно и выпить и переспать!

Так и продолжалось вечер за вечером, ночь за ночью.

Вскоре дела зашли настолько далеко, что уже ко второму числу у полковника не 
было ни рубля на водку, не говоря уже о других расходах. Он взял немного из 
казенных денег, которые были в его ведении. Это уже серьезно! Сорок рублей! 
Теперь придется экономить! Потом еще шестьдесят! Какой вкус у хорошего вина!…

— Подарил бы мне что-нибудь, старая свинья, — потребовала у него как-то кухарка.


— Денег нет, — ответил полковник.

— Возьми еще из казенных.

— Откуда ты знаешь?! И вообще, это неправда! Я оттуда ни копейки не брал.

— Да, как же! Ты каждую ночь, как накачаешься, во сне об этом бормочешь! Я даже 
рот тебе рукой закрывала, чтобы твой ординарец не услышал, какой у него славный 
командир! Ну, так что будешь делать?

Полковник дал ей денег, — разумеется, из казенных.

Неожиданно из Варшавы нагрянула ревизия. Полковник Штейн не знал, что 
предпринять. Если все откроется, — значит, конец карьере. В ужасе он бросился к 
ростовщику, и тот одолжил ему пятьсот рублей.

Ревизия ничего не обнаружила! Счета сошлись! Замечательно! Полковник снова был 
в прекрасном настроении и послал за писарем, чтобы вместе отпраздновать это 
замечательное, по его глубокому убеждению, событие. Писарь, однако, отказался.

— Ты что, подлец, брезгуешь моим коньяком?!

— Никак нет, ваше высокоблагородие, я… я… боюсь, что в городе пойдут разговоры.

— Что еще за разговоры? Какие разговоры? Разве ревизия нашла хоть малейшее 
нарушение?

— Никак нет, ваше высокоблагородие, это кухарка везде распускает сплетни. А по 
ночам, прошу прощения, ваше высокоблагородие, если позволите, слышно, как вы 
бранитесь и кричите…

— Черт с ними! Пей, и пусть эти идиоты из Равы болтают что хотят. Пей! Это все 
враки.

— Я и не сомневаюсь, ваше высокоблагородие, да только мне известно, что в 
Варшаву все время шлют жалобы о ваших попойках, а мне не хочется отправляться в 
Сибирь из-за того, что я с вами пью.

Вышвырнув за дверь жалкого труса, полковник послал за кухаркой, отругал ее, 
запретил распускать сплетни и пообещал новую шубу. И тут вдруг раздался звонок 
в дверь!

Так поздно!

— Иди посмотри, кто это. Меня ни для кого нет дома. Кого там черти носят?

— Может, это ревизор из Варшавы? Люди говорят, нам лучше бежать отсюда, Иван!

— Открой дверь и впусти его, — приказал полковник. На бедняге лица не было, и — 
что уж совсем не пристало солдату — он дрожал.

Кухарка впустила мужчину лет тридцати — чисто выбритого, не очень высокого, но 
весьма привлекательного. Это был Арнольд Барт.

— Вы по какому делу? — спросила кухарка за дверью.

— У меня частное дело к господину полковнику. Я от Заллера.

Ага, Заллер — это ростовщик. Должно быть, он хочет получить свои пятьсот рублей.
 Выставить его вон? Срок уплаты истекает только через два месяца. Но, может 
быть, лучше с ним договориться? Да, так будет лучше. Это будет по-умному.

— Заходите, пожалуйста!

Арнольд Барт вошел в комнату. У него были отличные манеры. Он низко поклонился, 
как бы извиняясь за сам факт своего существования!

— Садитесь, герр Барт, и рассказывайте, что вас ко мне привело.

— Мы одни?

— Можете говорить свободно. Не желаете ли водки? Ваше здоровье! Сигару? Огня?

— Меня прислал к вам ваш друг господин Заллер. Он хочет вам помочь. Вы сможете 
кое-что заработать и рассчитаться с долгами. У меня есть замечательный план. Мы 
будем печатать почтовые открытки с изображением российских банкнот. Желтые — 
один рубль, зеленые — три, голубые — пять, красные — десять. Вы меня понимаете? 
Очень милая и оригинальная идея. Бумагу купим в Антверпене, печатные станки 
закажем в Губене, а клише нам даст Владимир Литвинович, наш хороший друг из 
Садовой, под Лембергом. Вы понимаете?

Понимал ли полковник? Когда так много поставлено на карту, раздумывать не 
приходится, и полковник согласился.

— Только как нам попасть к Литвиновичу? — спросил он. — Мне придется сначала 
обратиться в штаб, за разрешением на выезд за границу.

— Ах, мой дорогой полковник. Можно все устроить гораздо проще и незаметнее. У 
меня есть близкий друг, который живет в Ченстохове, немец, некий Генрих Баранек.
 Он с радостью одолжит вам на два-три дня свой паспорт. Вы, разумеется, поедете 
в штатском. С его паспортом мы съездим в Галицию и обратно безо всяких 
затруднений. Замечательно, что вы потомок немецких колонистов и так бегло 
говорите по-немецки.

Все шло по плану. Возможно, фон Штейн чувствовал себя не слишком уверенно, но, 
обдумав ситуацию, понял, что другого выхода нет! Кухарка требовала подарков, и 
он нуждался в деньгах, не только чтобы расплатиться с долгами. Деньги были ему 
нужны и на повседневные нужды, чтобы как-то пороскошнее жить в этом Богом 
забытом углу.

— В конце концов, два дня в поезде пройдут очень быстро, — пытался успокоить 
себя полковник. — Дельце будет обделано в два счета, и тогда я опять буду при 
деньгах.

В субботу новоявленные приятели отправились в Ченстохов, где, как и было 
условлено, Баранек одолжит Штейну свой паспорт. Полковник предъявил его на 
границе и был пропущен в Галицию без всяких вопросов. Он вздохнул свободнее. 
Конечно, ему пришлось понервничать. Если бы выяснилось, что выезжает он без 
разрешения и по подложным документам, тогда бы, мягко выражаясь, он оказался в 
неловком положении.

Едва они пересекли границу, как дверь открылась, в купе вошли четверо и 
спросили у Барта, куда он едет.

— В Садовую Вишню, — удивленно ответил тот.

— Случайно не к Владимиру Литвиновичу?

— Да, именно к нему!

— Он только что уехал в Вену. Вам лучше ехать туда, — сказал один из 
незнакомцев.

— Как вас зовут? — спросил второй.

— Арнольд Барт.

— А этот господин тоже едет к Литвиновичу?

— Позвольте, господа, представиться! Меня зовут Генрих Баранек! — сказал Штейн, 
решив заявить о себе прежде, чем будут ему заданы незнакомцами неприятные 
вопросы.

— Прекрасно! Герр Баранек, вы тоже поедете в Вену. Позвольте вам представить 
капитана Лера из Имперской… — И он пробормотал что-то неразборчивое.

Полковник фон Штейн побледнел. Бедняга постарел прямо на глазах.

«Неужели это ловушка? Чертов мошенник Барт!» — в сердцах выругался про себя 
Штейн.

Ему с огромным трудом пришлось взять себя в руки и промолчать. Наконец, 
собравшись с мыслями, он заявил, что идея поехать в Вену его вполне устраивает.

Четверо незнакомцев представились австрийскими офицерами. Всю дорогу они сидели 
с полковником в купе, не разрешая ему выйти в коридор, и заказывали для него 
все, что ему хотелось.

Вот и Вена!

Штейн вышел в окружении четырех человек. Барт, шедший чуть позади, шепотом 
давал полковнику торопливые наставления, что ему надо успокоиться, что все не 
так плохо, как кажется.

У вокзала их ждал автомобиль. Все шестеро сели в него — Штейн сзади, на 
почетном месте, Барт рядом с ним, четверо офицеров впереди, в качестве охраны. 
Автомобиль остановился у военного министерства. Фон Штейна провели в помещение 
на первом этаже. В просторном кабинете за большим письменным столом сидел 
полковник австрийской армии.

— Прошу садиться, полковник Штейн, — без всяких преамбул начал австриец. — Я 
слышал, вы собираетесь основать здесь предприятие по производству фальшивых 
денег? В этом нет никакой необходимости. Если вам так нужны деньги, может быть, 
мы сумеем кое о чем с вами договориться. Мы, разумеется, не потребуем от вас 
ничего противозаконного, ничего, что шло бы вразрез с вашим долгом солдата! Мы 
лишь попросим вас заполнить вот этот вопросник на русском языке. Ничего 
секретного там нет, но Австрия будет благодарна, если вы, как командир 
гарнизона в Раве, выскажете свое компетентное мнение по поводу интересующих нас 
вопросов…

Полковник фон Штейн пробежал глазами лежавшую перед ним бумагу и, не найдя в 
ней ничего такого, что заставило бы его раскрыть военную тайну, без колебания 
ответил на все вопросы, а австрийский полковник все тщательно записал. В конце 
беседы он достал из стола семьсот рублей и вручил их русскому, вежливо 
поблагодарив за информацию.

Два австрийских офицера проводили его к стоявшему наготове автомобилю, отвезли 
на вокзал и сопроводили его в купе первого класса до границы. Там они 
попрощались, дав возможность продолжить поездку полковнику Штейну до Равы в 
одиночестве.

Он до сих пор так толком и не понял, что же с ним произошло. Единственное, что 
он знал с какой-то долей определенности, было то, что теперь он сможет 
расплатиться с долгами и, сверх того, у него останется еще двести рублей. 
Поэтому, вернувшись к себе, он принял философское решение не думать об этом 
странном происшествии и наслаждаться жизнью, как и прежде.

Долг уплачен, опасность позади, напряжение последних недель — тоже. Вино, 
кухарка и карты снова заняли свое привычное место. Но очень скоро он истратил 
все до последней копейки и опять отправился за ссудой к Заллеру.

И вновь в самый критический момент раздался звонок в дверь, и в комнату вошел 
Арнольд Барт.

— Как насчет еще одной поездки в Садовую Вишню, полковник? — поинтересовался он.
 — Денежки нас заждались.

Полковник рассмеялся и ничего не сказал, но буквально через несколько минут, 
быстро переодевшись в штатское, уже был готов отправиться в путь. И опять 
пригодился паспорт Баранека. Барт купил билет до Вены. Штейн уже знал, что от 
него требуется, поэтому обошлось без формальностей.

В Вене события развивались по знакомому сценарию: сопровождающие, автомобиль, 
сидящий за столом полковник, список вопросов. Правда на этот раз вопросы 
оказались более деликатного свойства, и полковник Штейн, командир Равского 
гарнизона, решил пойти на попятный.

— Нет, на этот вопрос я ответить не могу, — заявил Штейн, твердо решив не 
предавать свою страну.

— Тогда, дорогой полковник, мы будем вынуждены возбудить против вас уголовное 
дело, ведь вы приехали по фальшивому паспорту! Конечно, это было бы крайне 
неприятно после всего того, что между нами произошло — будьте же благоразумны, 
полковник! У нас уже есть ответы на все эти вопросы! Мы просто хотим, чтобы вы 
подтвердили их. Если вы откажетесь, то нам, конечно же, не составит труда найти 
кого-нибудь, кто согласится нам помочь. Однако имейте в виду, если вы дадите 
правильные ответы на все вопросы, то можете рассчитывать на тысячу рублей.

Полковник понял, что его загнали в угол: у него не было ни времени, ни 
возможности обдумать ситуацию. Поэтому он сделал то, что от него требовали. 
Уезжая обратно, он увозил с собой тысячу рублей.

Вернувшись домой, полковник Штейн стал еще больше сорить деньгами, полностью 
обновил гардероб своей любовницы-кухарки, беспробудно пил и играл в карты в 
компании более чем сомнительных личностей. Его начальству, жене и дочери, 
жившим в Варшаве, градом посыпались анонимные письма.

Обе женщины отправились в Раву, прочитали ему нотацию и удостоверились, что он 
действительно располагает крупной суммой денег, происхождение которых он 
раскрыть отказался.

Фрау и фрейлейн Штейн вернулись в Варшаву в полном расстройстве. Не сошел ли он 
с ума? Не стал ли он орудием в руках каких-то бесчестных людей?

Дамы решили обратиться за советом в штаб, и им пообещали, что за полковником 
установят наблюдение и постараются раскрыть тайный источник его богатства. С 
этой целью в Раве обосновался сотрудник секретной службы, который следил за 
каждым шагом полковника!

Как-то поздно вечером в дверь дома полковника снова раздался звонок. Арнольду 
Барту, а это был именно он, без лишних церемоний предложили войти. На этот раз 
он не просил полковника ехать с ним в Вену. К чему лишние расходы? Да и терпеть 
дополнительные неудобства не было вовсе необходимости. Полковнику нужно было 
лишь заполнить вопросник, который он, Барт, принес с собой. Полковник прочитал 
его, не проронив ни слова.

— Владимир Литвинович готов заплатить вам триста рублей задатка, — сказал Барт.
 — А когда вы доставите ему в Вену секретные карты Генерального штаба, можете 
рассчитывать еще на три тысячи.

— Но я не могут добыть ни карт, ни информации. Они настолько секретны, что 
хранятся только в штабах Варшавского, Киевского и Санкт-Петербургского военных 
округов.

— Я почему-то не думаю, дорогой полковник, что Владимира Литвиновича полностью 
удовлетворит такое объяснение. Он, возможно, даже сочтет нужным отправить в 
варшавскую военную разведку вопросники, заполненные вами раньше. Как видите, 
дорогой друг, будет неразумно ссориться с ним.

С тяжелым сердцем Штейн обратился с просьбой о двухнедельном отпуске. В 
Санкт-Петербурге и Киеве ему удалось добыть все, что требовал Литвинович. 
Сложив документы в чемоданчик, он направился в Ченстохов, взял там паспорт 
Баранека и, не теряя времени, продолжил свой путь до нужной станции на границе 
с Австрией.

Никогда в жизни он не испытывал такого беспокойства, как в этот раз. Если бы 
только можно было не ездить в Вену! Но какой смысл об этом мечтать? Он без 
долгого раздумья купил в кассе билет до первой станции по ту сторону границы. 
Ожидая прибытия поезда, сидел в буфете, пил обжигающе горячий чай и чувствовал 
себя абсолютно несчастным. Он ерзал на стуле, поглядывая на чемоданчик. 
Объявили посадку на поезд до Вены. Он попытался встать, но остался на месте. 
Казалось, внутри его шла борьба, лишавшая его сил.

Колокол прозвенел в третий, и последний, раз. Штейн не двинулся с места, как 
будто был привязан к стулу. Он выпил еще одну чашку чаю и, расплатившись, 
продолжал неподвижно сидеть. И второй поезд отправился в том же направлении без 
него. Он все так же упрямо, глядя перед собой, оставался неподвижным. Ушло еще 
два поезда, и, наконец, колокол возвестил об отправлении последнего, но Штейн и 
в этот момент даже не попытался встать.

К его столику подошел полицейский:

— Сударь, зал ожидания закрывается.

Штейн, казалось, ничего не слышал.

— Куда вы едете?

Полковник вздрогнул от ужаса и назвал станцию.

— Но ваш поезд вот-вот уйдет!

Штейн вскочил и как одержимый ринулся через ресторан к двери, выходящей на 
перрон.

— Остановитесь, сударь? Вы забыли свой багаж! — прокричал ему вслед полицейский.
 Штейн был так возбужден, что забыл о самом главном, о чемоданчике. Спотыкаясь, 
он бросился назад, схватил его — и в этот момент шестеро мужчин оттеснили его 
через боковой выход в небольшое помещение полицейского участка. За полковником 
следили с самого начала поездки!

Спустя несколько дней разжалованный начальник Равского гарнизона находился в 
Варшавской крепости, а мне было поручено его допросить. Ко мне привели 
немолодого сломленного человека, потерявшего интерес к жизни. Я предложил ему 
сесть.

— Дразните, — сказал он, поворачиваясь ко мне спиной.

— Что это значит, сударь? — удивился я.

— На небо, доктор, прямо в рай, на небо. И не держите меня — в клочки разорву! 
Идиот! — заорал он.

Итак, он решил разыгрывать из себя сумасшедшего! Заговорив с ним ласково, я 
объяснил ему, что все агенты, чьи адреса были найдены при нем, арестованы и 
отпираться бесполезно.

— Я — индеец! — ответил пленник, молниеносно срывая с себя одежду и голым 
ложась на пол перед моим столом. — Я должен укрыться от отравленных стрел.

— Назовите имя вашей любовницы, кухарки, — спросил неожиданно для него я.

— Имя? У нее нет имени. Она — ангел!

— Послушайте, бесполезно разыгрывать из себя сумасшедшего. Все агенты, 
арестованные одновременно с вами, прибегли к тому же трюку, но потом отказались 
от этой затеи и признались, что действовать так им посоветовал Барт. 
Признавайтесь, вас этому тоже он научил?! Этот негодяй умнее всех вас, вместе 
взятых! Как только он узнал о вашем аресте, он тут же сбежал в Австрию!

— Тихо! Я — мухолов!

— Постарайтесь, сударь, вести себя прилично!

— В ловле мух нет ничего неприличного! Послушайте, мне нужны эти мухи, потому 
что я составляю новую стратегическую карту Германии и Австрии, и мухи 
обозначают города, которые мы должны бомбить, чтобы дойти до Парижа! Знаете, 
князь, если бы я собирался в Париж, то я отправился бы туда по воздуху. Опля! 
Ну что, тварь, попалась?

— Вы сможете продолжить ловлю мух, когда я закончу с вами. Будьте добры, сядьте.
 Начнем с вашего визита в Киев. В котором часу вы туда приехали?

— В десять часов!

— Нет, вы прибыли в восемь!

— Неужели? Откуда же вам это известно?

— Куда вы направились, сойдя с поезда?

— В аптеку.

— Нет, вы пошли в магазин, где приобрели небольшую шкатулку. Что вы делали 
после этого?

— Я пошел в ресторан и…

— Нет, вы не ходили в ресторан. Вы отправились в мясную лавку и купили колбасу, 
которую съели в парке. Что вы делали потом?

— Господи, откуда вам все это известно? Неужели за мной все время следили?

Я утвердительно кивнул головой. Этого несчастный вынести уже не мог. Он 
полностью потерял самообладание и понемногу рассказал мне всю историю о том, 
как он попал в расставленные для него шпионские сети.

Бывший полковник Штейн, которому в то время было пятьдесят три года, был 
приговорен к двадцати годам каторжных работ в Сибири. Какова его дальнейшая 
судьба — мне неизвестно.




БЕРЛИН, 1913 ГОД


Слава Богу, наконец-то вокзал на Фридрихштрассе! О Берлине 1913 года можно 
рассказывать долго! Сколько событий! Жизнь бьет ключом!

Мы, наконец, достигли цели путешествия, в которое отправились из Варшавы. Но, 
прежде всего я, конечно, должен объяснить, кто это «мы». Мы — это мой друг, 
государственный обвинитель, и ваш покорный слуга, судебный следователь. Мы 
очень напряженно работали, и нам только что удалось разоблачить еще одно 
опасное шпионское гнездо, как ни странно, тоже в районе Равы. Там мы арестовали 
телеграфиста Варшавского телеграфного бюро Петра Антосевича: он был взят с 
поличным в тот самый момент, когда доставал из кармана планы обороны Варшавы, 
чтобы передать их немецкому шпиону — некоему Эрнсту Бему, который якобы являлся 
представителем одной из фирм, торгующей в России сельскохозяйственным 
оборудованием.

В ходе допроса мы добились от предателя признания, что он при посредничестве 
Бема продал огромное количество важных секретных документов Рихарду Скопнику, 
высокопоставленному немецкому чиновнику из приграничного города Зольтау.

Рихард Скопник — ловкий и умный немец лет около сорока, занимал на границе 
официальную должность, дававшую ему все возможности для шпионской деятельности. 
Конечно же, ни для кого не было секретом, что у него были агенты по всей Польше,
 и за нами они следили везде, куда бы мы ни поехали. Однако всякий раз, когда 
мы по долгу службы приезжали на границу, он всегда вел себя с очаровательной 
любезностью.

И вот мы с коллегой в Берлине. По счастливой случайности на перроне нас 
встретил полковник русской армии с орденом Святого Владимира в петлице. Он с 
жаром приветствовал нас, своих соотечественников, и не отходил от нас до тех 
пор, пока не познакомил с чрезвычайно обаятельным молодым человеком, неким 
доктором Якобом из Берлина. Доктор Якоб поразил нас заботой и вниманием, 
выражал восхищение всем русским и умолял нас быть его гостями во время нашего 
пребывания в Берлине.

Все это ставило нас в чрезвычайно неловкое положение. Не могли же мы, 
поблагодарив его за несколько назойливое приглашение, объяснить, что мы 
предпочли бы, чтобы на время короткого визита в столицу Германии нас оставили в 
покое. Наконец мой друг намекнул, что дело обстоит именно так. Вот тут-то 
доктор Якоб и показал свое истинное лицо. Уж не хотим ли мы оскорбить его? Ведь 
он испытывает к России самые теплые чувства! Его дядя — высокопоставленный 
правительственный чиновник в Зольтау, Рихард Скопник! Может быть, мы с ним 
знакомы?

— Да, немного, — ответил мой друг, незаметно толкая меня локтем. — Племянничек 
приставлен следить за нами в Берлине, — прошептал он мне по-русски, когда мы 
спускались по вокзальной лестнице.

— Сделаем вид, что ни о чем не подозреваем, — ответил я.

Мы позволили племяннику Рихарда Скопника сопроводить нас в один из известных 
отелей и угостить завтраком, дали прокатить себя на такси и посмотрели 
достопримечательности немецкой столицы. Мы посетили Потсдам и, наконец, 
закончили день в кабаре на Унтер-ден-Линден. Мы пили, смеялись и вскоре немного 
опьянели, что, впрочем, неудивительно: мы видели в зеркало, как наш друг 
подливал нам коньяк в пиво, полагая, что делает это незаметно.

— Еще так рано! — сказал он, уводя нас в ночной бар, славившийся хорошенькими 
девочками, которых он тут же пригласил на пикник при луне на берегу реки Шпрее.

В отель он привез нас целыми и невредимыми, когда забрезжил рассвет, и чуть ли 
не уложил нас в постель! Остаток ночи он провел в коридоре, не сомкнув глаз, и 
на следующий день, когда мы настояли на том, чтобы сделать кое-какие покупки 
перед отъездом из Берлина, не выпускал нас из виду. Он нанял частный автомобиль,
 бегал за нами в магазине Вартхайма в поисках сувениров на память и упаковал их 
так, чтобы их не обнаружил бы даже самый зоркий таможенник.

Все это обошлось ему, наверное, в копеечку, но он не позволил нам заплатить 
хотя бы за что-нибудь. И всегда успевал первым. Ну что мы могли поделать! В 
конце концов, мы пошли по пути наименьшего сопротивления и покорно позволили 
показать нам все, что было интересного в этом очаровательном городе. День мы 
завершили, как обычно, в кабаре за кружкой приправленного коньяком пива.

На следующий день мы уезжали домой в Варшаву, где нас ждала работа по делу 
Антосевича-Бема-Скопника. Доктор Якоб заказал для нас два места у окна в вагоне 
первого класса, проводил нас на вокзал, сам внес в купе наши вещи. Он нежно 
обнял нас на прощание, назвал своими самыми дорогими друзьями и клятвенно 
заверил нас в том, что скоро будет вспоминать эти незабываемые дни в Зольтау в 
обществе своего дяди Рихарда Скопника.

Поезд тронулся и, окутанный клубами пара, стал медленно набирать скорость, а мы 
смотрели в окно и махали нашему «другу». Можно представить себе вздох 
облегчения, который вырвался из уст этого энергичного коротышки, когда он 
убедился, что две опасные личности отбыли в сторону границы.

Мы с моим другом, имея большой опыт в подобных делах, не могли не оценить, 
насколько добросовестно он выполнил данное ему поручение следить за нами во 
время нашего пребывания в Берлине и пресечь любые наши происки в Германии. 
Только зря он потратил столько денег и сил. Никакой цели мы не преследовали! Мы 
не стремились ничего выведать. Мы приехали, как и сказали, немного отдохнуть и 
отвлечься от тяжелого и запутанного дела в Раве.

Наш берлинский «друг», безусловно, сделал все возможное, чтобы развлечь нас, и 
мы благодарны ему за это по сей день!




БРЕШЬ НА ГРАНИЦЕ


Мое купе имело очень странный вид: горы документов на полу, кучи бумаг на 
пульмановских диванах и еще целая груда в сетке для багажа у меня над головой. 
Я даже не мог выглянуть в окно! Кругом были бумаги, бумаги и еще бумаги. Все 
это были документы по делу братьев X. и Ко. (Оба брата и по сей день играют в 
экономике далеко не последнюю роль. Они научились копить деньги и, что более 
важно, их наживать. Да и память у людей в наши дни такая короткая!).

Я читал, читал и читал. Позади остались Петроград, Москва, Ростов, Баку. Поезд 
шел все дальше. И все это время — только документы по делу братьев X. Так в чем 
же обвинялись братья X. и их сообщники?

До войны Россия экспортировала большое количество сахара в Персию, где очень 
любят пить чай. Братьям X., в то время мелким уличным торговцам, каким-то 
образом удалось организовать перевозку сахара караванным путем не только в 
Персию, но и неприятельским войскам в Турцию, и даже дальше, в Германию. Более 
того, они экспортировали за границу, во враждебные России страны, все, что 
могли прибрать к рукам по линии военного интендантства.

За взятки, железнодорожники помогали доставить товар до границы, а потом все 
шло как по маслу, поскольку контроля практически не было. Бельгийцев, которые 
взимали таможенные пошлины на турецко-персидской границе, обвести вокруг пальца 
тоже было нетрудно.

До войны доход братьев X. составлял около восьмисот тысяч рублей. В первый год 
войны, благодаря хорошо организованной системе контрабанды, достигшей огромных 
размеров, их капитал вырос до десяти миллионов рублей, а на следующий год — до 
семидесяти пяти миллионов рублей золотом!

Итак, в 1916 году меня направили в Персию, чтобы разоблачить преступную 
деятельность «предприимчивых» братьев и покончить с их знаменитым караваном. 
Задание не из легких, уверяю вас, поскольку, уже находясь в Киеве, оба героя и 
их сообщники проявили такие чудеса изобретательности, что были осуждены лишь 
ценой огромных усилий.

Что мне пришлось пережить на суде!

Допросив одного из них, я предложил ему подписать протокол.

— Писать? Мне? Как это вдруг я смогу писать? Я не писатель и не секретарь! 
Зачем мне уметь писать? Я подрядчик, финансист. Мои мысли бегут быстрее, чем 
ручка по бумаге. Поэтому я очень сожалею, что не могу ничего подписать.

Но сейчас, в бешено мчащемся поезде, мой ум был занят вопросом, как 
контрабандистам удавалось переправлять весь этот бензин, нефть, железо 
вражеской державе, я погружался в тонкости определения качества сахара! Я даже 
попытался выучить несколько персидских слов, потому что мне предстояло 
поработать в Персии и общаться с караванщиками.

В дверь моего купе постучали — это проводник принес телеграмму:





«Немедленно отправляйтесь в Тифлис. Необходимо срочно встретиться с вами. 
Великий князь Николай Николаевич».




Это, разумеется, заставило меня изменить планы, и я немедленно отправился в 
Тифлис.

Великий князь знал меня по предыдущим делам, связанным с разоблачением шпионов. 
Ему также было известно, что я мог поехать в Персию только по делу большой 
важности.

Итак, я прибыл в Тифлис. Великий князь Николай жил в доме губернатора. Я 
показал полученную телеграмму охране, и меня провели в кабинет, где с большими 
церемониями принял личный советник великого князя, которому доложили о моем 
приезде.

Советник проводил меня в апартаменты князя. Минуя многочисленную охрану, мы 
прошли в банкетный зал. Стол, как я заметил, был сервирован на три персоны. В 
зал вошел великий князь Николай. У него был холеный, ухоженный вид. Он дружески 
приветствовал меня, и без дальнейших церемоний мы сели за стол. Прислуживали 
нам два одетых в форму казака.

— Consomme en tasse? (Чашку бульона?).

— Скажите мне, — спросил великий князь, — как вы собираетесь вести дело против 
этих бандитов?

Я коротко посвятил его в свои планы. Провести расследование в Тифлисе, 
перекрыть все лазейки, допросить караванщиков, разоблачить всех сообщников и 
устранить нанесенный ущерб.

После консоме (бульона) подали риссоли (пирожок с мясом), квас, черный хлеб. 
Водку не пили, хотя соблазнительная бутылка стояла на столе.

Я передал великому князю копию своего пятнадцатистраничного отчета. Он имел 
полное право быть в курсе происходящего, ведь именно он нес ответственность за 
ту территорию, где орудовали контрабандисты. К тому же было похищено кое-что из 
его собственных запасов.

Через двадцать минут аудиенция закончилась. Великий князь, прощаясь со мной, 
очень любезно попросил меня:

— Займитесь этим, мой дорогой друг. Я рад, что прислали именно вас! Нам здесь 
очень нужна твердая рука!

Я без промедления продолжил свое путешествие в Тебриз, к наследнику шаха. Мои 
попутчики тут же переполошили весь город, и по нему со скоростью лесного пожара 
разнеслась весть, что прибыл царский посол.

Мой первый визит был к российскому консулу, который предложил мне остановиться 
в его доме. Это было как нельзя более, кстати, потому что другие здания имели 
вид не очень привлекательный. Не успел я привести себя в порядок, как к дому 
подкатил шикарный, запряженный четверкой лошадей экипаж персидского губернатора.
 Это был невероятно старый маленький человечек, одетый в парадный мундир, на 
котором красовалась большая звезда — высший орден государства. Консул 
представил меня ему, и я подумал про себя, какие препоны готовит на моем пути 
правительство Персии. Конечно, я был русским судебным следователем, прибывшим в 
Тебриз с единственной целью — потрудиться на благо своего государя. Не было ни 
договоренностей с местными властями, ни согласия их правительства. Но старого 
перса привели сюда совершенно иные заботы!

— Какая форма будет на мне?

В каком мундире я приеду завтра утром на аудиенцию к наследному принцу, я 
объяснил ему через консула, который выступил в роли переводчика (у меня с собой 
была только поношенная полевая форма). «В таком случае, — заявил губернатор, — 
наследный принц тоже наденет поношенную полевую форму. Итак, завтра утром в 
одиннадцать».

На следующий день без десяти одиннадцать к российскому консульству подъехала 
необычная кавалькада. На козлах роскошного экипажа сидел казак, а рядом с ним 
ливрейный лакей размахивал национальным флагом России размером с большую 
скатерть. Оба были одеты в великолепную форму. Еще двое верховых казаков ехали 
впереди, двое — с правой и двое — с левой стороны экипажа. Чего, скажите, еще 
желать! Мы галопом промчались по узким улочкам города, через базарную площадь, 
где сотни странного вида людей с крашеными волосами и бородами, сидя на 
корточках у лотков и жаровен, предлагали свой товар.

С дикими воплями казаки расчищали путь нашему экипажу, и мы неслись во весь 
опор мимо бесчисленных верблюдов и ишаков на встречу с наследным принцем. Его 
дворец сгорел. (А жаль, ведь при нем был гарем!) Теперь он временно проживал в 
маленьком и скромном доме.

Мы прибыли к месту назначения, и кавалькада остановилась перед крошечным 
домиком. У входа нас ожидал оркестр из десяти музыкантов, одетых в форму, 
которая ужасно напоминала форму российской полиции с той лишь разницей, что ее 
украшали лампасы, как у генералов! Был и дирижер, почтенный старец, который 
размахивал огромной дирижерской палочкой. Когда мы выходили из экипажа, оркестр 
грянул марш Петра Великого. Прелестный знак внимания! На террасе нас ждал 
человек в невообразимо древнем мундире с зеленой лентой через плечо и 
сверкающим орденом Льва и Солнца! Это был церемониймейстер. Консул послал со 
мной своего переводчика, я представился и выразил признательность за оказанный 
прием. С большой торжественностью нас провели через комнату, напоминавшую 
караульное помещение, такой она казалась убогой и запущенной. Ужасные стулья, 
старый ковер, грязные окна! У двери в немом приветствии застыла пара слуг 
весьма преклонного возраста, с тщательно расчесанными бородами, в белых носках 
и башмаках. С подобающим достоинством они проводили нас в следующую. Там нас 
встретил еще один человек, обходительный, с привлекательной внешностью и 
изысканными манерами, в модной визитке. Он говорил по-немецки, по-русски и 
по-французски и приветствовал нас на всех трех языках. Это был придворный врач. 
Он учился в Париже и много путешествовал. Он предложил нам чай, и мы сели, 
почувствовав себя в его обществе более непринужденно.

— Сахар? — предложил он. — Его контрабандой доставляют сюда ваши 
соотечественники, но товар, могу вас заверить, высшего качества.

Спустя четверть часа наш новый знакомый распрощался с нами, и глашатай в 
фантастическом, опереточном, наряде возвестил о прибытии наследного принца, В 
комнату вошел высокий юноша лет семнадцати, Как было оговорено днем ранее, одет 
он был в форму, которую, по-видимому, считал полевой. Черные брюки, золотые 
галуны, ботфорты, украшенные белыми розочками, и маленькая персидская шапочка, 
которую венчала ослепительно блестящая звезда! Я с трудом сдерживался, чтобы не 
рассмеяться.

— Откуда вы приехали и какова цель вашего визита?

— Я — представитель Российского императорского штаба, — ответил я и коротко 
рассказал о цели своего визита в его страну.

— Желаю удачи! — сказал мне гостеприимный хозяин, — А как здоровье царя и его 
семьи?

Я не посмел разочаровать юношу и не стал объяснять ему, что в это неспокойное 
время я практически не общался с членами императорской семьи, Я ответил так, 
как будто у царя вошло в привычку ежечасно присылать мне бюллетени о состоянии 
своего здоровья:

— Все хорошо. Нельзя пожаловаться.

— Радостное известие. Передайте ему мои наилучшие пожелания. А как вам нравится 
в Персии?

— Удивительная страна! — ответил я почти искренне.

— Рад слышать это, потому что мне тоже нравится ваша страна. Я был однажды в 
Петербурге. Замечательный этот ваш северный город.

На этом аудиенция закончилась, Я отправился в глубь страны с пятью 
переводчиками, поскольку невозможно было определить заранее, какой именно 
переводчик мне понадобится, а одной из моих основных задач было попытаться 
выяснить, на каком диалекте говорил каждый контрабандист! Я не мог доверять 
своим переводчикам: все они, думаю, были мошенниками и водили дружбу с 
контрабандистами. Через несколько недель в лагерь прибыл посланник наследного 
принца.

— Зачем обременять себя таким количеством ненужной работы? — спросил он. — 
Отрубить голову — и проблема решена раз и навсегда.

Принять совет посланника я, естественно, не мог, хотя преступники того 
заслуживали, все-таки мы, русские, цивилизованный народ. Мы будем биться над 
делом до тех пор, пока постепенно, шаг за шагом не разоблачим все уловки 
хитроумных спекулянтов. Государству должны быть известны все подробности о том, 
какой товар похищен контрабандистами, где он произведен, какого качества и куда 
переправляется. Знать это мы были обязаны потому, что в жадные руки негодяев, 
занимавшихся контрабандной торговлей сахара, уплыли многие миллионы рублей.

По дороге домой в Киев я провел несколько дней с великим князем. Я арестовал 
всех, в чьей вине был уверен. Но моя работа оказалась напрасной. Главные 
виновники, воспользовавшись личными связями с Распутиным и его секретарем, без 
особого труда убедили этих двух деспотов повлиять на царицу и закрыть дело. 
Даже царь сказал, что «разоблачение их преступления было достаточным 
наказанием», и даровал им помилование. Остальным осужденным также повезло. 
Свершившаяся буржуазно-демократическая революция привела к власти в феврале 
1917 года такое правительство, которое даровало свободу даже опасным 
государственным преступникам.




ЗАБЫТАЯ МОГИЛА В ТЕГЕЛЕ


Лишь немногим берлинцам известно, что в Тегеле есть улица Виттештрассе. В 
старые добрые времена Александр III приобрел там участок земли, поэтому местные 
жители назвали прилегающую улицу в честь Витте.

И есть там могила, неприметный холмик, под которым покоятся останки человека, 
сломленного жизнью! Русский, он умер в мучениях в одном из берлинских приютов, 
в ужасающей бедности, всеми забытый, отвергнутый!

А когда-то он был великим, известным, могущественным, счастливым и богатым 
человеком!

Владимир Сухомлинов.

Имя, забытое в наши дни, ибо нынешнее поколение всегда торопится, спешит. Ему 
чужды сентиментальные воспоминания.

Владимир Сухомлинов — военный министр России.

Когда это было?

Нет, прошли не столетия, а всего несколько лет. Он был министром еще в годы 
войны, которая разрушила его жизнь. И вот уже несколько лет он покоится в 
Тегеле, проклятый многими, но до сих пор любимый и прощенный другими.

Он был блестящим офицером, умницей. Это сразу бросалось в глаза. Смел до 
безрассудства! А какой характер! Какое воображение! Не часто встретишь такого 
человека, поэтому российский Генштаб сразу ухватился за него.

Сухомлинов и сейчас стоит у меня перед глазами, невысокий, но могучего 
телосложения, даже немного склонный к полноте, аккуратно подстриженная седая 
бородка, открытое простое лицо.

Его назначили военным министром, и незадолго до объявления войны он заявил: «Мы 
вооружены. Мы можем пойти в наступление в любой момент». Но уже первые выстрелы 
показали, что это не так. Ни о какой готовности к войне не было и речи. 
Неприступные крепости пали. В плен сдавались целые полки, им не хватало 
твердости и выдержки, сказывалась и нехватка оружия.

Ни продовольствия, ни оружия, ни боеприпасов, Устаревшая армия и полное 
отсутствие резервов!

Разразился грандиозный скандал. И, естественно, вся ответственность сразу же 
легла на плечи военного министра.

Складывалось впечатление, что многие грубые ошибки были совершены им умышленно, 
поэтому на царя оказывалось давление с тем, чтобы он принял строгие меры.

В Петрограде была создана комиссия, в состав которой вошел и я. В задачу 
комиссии входило расследование всех обстоятельств данного дела. Моя задача 
состояла в том, чтобы выяснить, не был ли он связан с иностранными шпионами, и 
определить круг его знакомых. За четыре месяца я собрал массу уличающих его 
доказательств и составил досье, где на четырехстах страницах были изложены все 
факты, которыми располагала Россия в отношении своего бывшего военного министра.


Среди прочего мне пришлось разбираться в одном деле, когда допущенная им ошибка 
имела очень серьезные последствия. Перед войной трое российских военных 
изобрели дымовую шашку. При взрыве она создавала дымовую завесу, под прикрытием 
которой можно было незаметно производить передислокацию войск. Несколько лет 
изобретению не давали хода. Сухомлинов был в ссоре с одним из изобретателей: 
когда-то тот опубликовал в газете статью о том, что одна из крепостей, по его 
мнению, не имеет достаточных запасов воды. Сухомлинов же незадолго до этого 
уверял царя в обратном, поэтому он не только отказался провести испытания шашки,
 но даже распорядился о переводе изобретателя на другую должность, а попросту 
он был изгнан подальше с глаз долой.

От проекта, однако, не отказались, и, в конце концов, изобретателям удалось 
добиться царской аудиенции. Военный министр заявил, что в других странах 
проводились испытания подобных устройств, но закончились они полной неудачей.

Однако изобретение настолько заинтересовало царя, что он приказал провести не 
одно, а два испытания и возлагал на них большие надежды. И надежды его, к 
великой радости изобретателей, оправдались. Он приказал начать массовое 
производство дымовых шашек, но Сухомлинов между тем не торопился выполнять 
царский приказ.

В июле 1914 года в Петроград прибыл офицер французской армии, которому в ходе 
военных учений продемонстрировали действие дымовой шашки.

Изобретатели обратились с настоятельной просьбой не демонстрировать дымовую 
шашку в присутствии иностранных военных атташе, справедливо опасаясь, что 
сведения о ней попадут в руки вражеской разведки. Однако, несмотря на данное 
обещание, Сухомлинов прибыл в сопровождении немецкого генерала. Изобретатели не 
хотели проводить испытание при данных обстоятельствах, однако военный министр 
сказал, что не потерпит такого недоверия, заявив, что его гость не представляет 
никакой опасности, так как ничего не понимает в подобных вещах.

— Пожалуйста, подарите мне две шашки для моего музея! — упрашивал немецкий 
генерал граф Дохна. И Сухомлинов, военный министр России, уступил: он отдал 
немцу изобретение своих соотечественников. И так уж случилось, что вскоре после 
первого сражения французы прислали русским немецкую дымовую шашку, подобранную 
на поле боя. Она была изготовлена из тех же химических компонентов, что и шашки 
русских изобретателей. А в России это изобретение так и осталось в благих 
пожеланиях. Дымовые шашки не были запущены в серийное производство!

Другой случай, по которому я вел расследование, был и того хуже.

Через несколько месяцев после начала войны к министру зашел двоюродный брат его 
жены инженер Николай Гошкевич.

— Дорогой кузен, — сказал посетитель, — война скоро закончится, и я хотел бы 
подготовить мемуары о вас и перевести их на все иностранные языки, чтобы мир 
узнал, сколь многим он обязан тому мастерству, с которым вы провели мобилизацию 
наших вооруженных сил. Только мне, разумеется, необходимы соответствующие 
документы!

— А кто будет писать эту книгу?

— Осторожность, прежде всего! Доверьтесь мне, своему кузену, предоставьте мне, 
прежде всего секретный меморандум, в котором содержатся сведения о стратегии, 
численности войск, вооружении и продовольственном снабжении. Это документ 
огромной исторической важности, ведь существует только три рукописных 
экземпляра: у самого государя и у вас.

Сухомлинов без колебаний передал ему этот документ. Через два дня кузен 
появился вновь.

— Дорогой кузен, — сказал инженер, — не могли бы вы разъяснить мне пару пунктов 
меморандума.

— Это невозможно и совершенно не нужно для вашей работы. Информация, о которой 
вы просите, могла бы заинтересовать только шпиона, и я не скажу вам об этом ни 
слова, — ответил министр, провожая своего посетителя. Но он забыл потребовать 
возвращения меморандума.

Вскоре Гошкевич пришел еще раз.

— Послушайте, — предложил он, — у меня есть два первоклассных агента, у них 
прекрасные связи в Берлине, и они могут добыть любые необходимые вам сведения. 
Они имеют возможность встретиться с военным министром Германии, министром 
военно-морских сил; они вхожи в министерства иностранных дел и могут доставить 
в Петроград важную информацию относительно будущих переговоров о мире.

Сухомлинов проконсультировался с царем, который дал свое согласие, и двух 
друзей инженера — Василия Думбадзе и князя Мачиабелли — снабдили деньгами и 
направили в Берлин.

Мачиабелли с тех пор никто не видел, и больше о нем ничего не известно. Второй 
агент был задержан, когда возвращался обратно, при переходе финской границы. 
При нем нашли шифрованный меморандум и донесение на русском языке с изложением 
условий, на которых министр Германии готов подписать сепаратный мир.

Расследование, однако, показало, что документы были сфабрикованы германским 
генштабом с целью дезинформировать русских. Было неопровержимо доказано, что 
Думбадзе является германским шпионом. Его приговорили к двадцати годам 
тюремного заключения, Гошкевича — к четырем годам каторжных работ. (Оба 
впоследствии были освобождены правительством Керенского. Думбадзе в настоящее 
время проживает в Америке и борется за независимость Грузии.).

Гошкевич был замешан и в других делах, связанных со шпионажем, и входил в 
ближайшее окружение Альтшиллера, австрийского вице-консула в Петрограде. 
Альтшиллер один стоил многих! Любой ребенок в России знал, что он шпион, для 
которого все средства хороши. Только военный министр, казалось, ни о чем не 
подозревал! Он и его жена были очень дружны с этим обаятельным и весьма 
состоятельным господином. Альтшиллер фактически оплачивал счета портного 
экстравагантной мадам Сухомлиновой. Он не раз приглашал ее и ее мужа в свое 
роскошное загородное поместье в окрестностях Вены. Он оплачивал их дорожные 
расходы, автомобили мадам Сухомлиновой. Он всячески поощрял ее склонность к 
расточительству, безропотно оплачивал все счета!

В итоге он мог творить в кабинете военного министра все, что пожелает. Он 
вскрывал письма, просматривал всю корреспонденцию, помогал принимать решения о 
том, что, у кого и в каких количествах закупать. Фактически всем министерством 
руководил Альтшиллер.

В ходе следствия мы столкнулись со множеством странных фактов. Мадам 
Сухомлинова, например, носила такие наряды, какие не могла позволить себе сама 
царица. Она заказывала платья разных цветов, оттенков и фасонов и белье под 
стать им на сумму, более чем в три раза превышавшую министерский оклад ее мужа 
со всеми дополнительными выплатами.

Эта женщина в огромной степени ответственна за его падение.

На основании всех изобличающих его фактов в 1916 году Сухомлинов был помещен в 
Петропавловскую крепость и приговорен к пожизненному заключению. Однако в 1918 
году он был помилован революционным трибуналом, через Финляндию бежал в Берлин, 
поселился в одной из комнат приюта Фриденау, где и умер от голода!

Екатерина Сухомлинова к тому времени давно забыла о нем. Во время революции она 
сбежала с молодым красавцем грузином. Впоследствии ее арестовали где-то на 
Волге, при ней было два фунта сахару. И она, и ее друг были расстреляны за 
спекуляцию!




ТАЙНЫЕ СВЯЗИ МЕЖДУ ПЕТРОГРАДОМ И БЕРЛИНОМ




Лагерь военнопленных,

13 сентября 1914 года.

Германскому командованию.

Я, поручик второго российского армейского корпуса Яков Кулаковский, в настоящее 
время находящийся в лагере военнопленных в Зольтау, имею честь предложить 
германскому командованию свои услуги в качестве офицера разведки. Помимо 
прочего я имею сведения о том, где конкретно в окрестностях Зольтау зарыты 
знамя и касса Кексгольмского лейб-гвардейского полка. Прошу вас хранить мое 
предложение в тайне.


Яков Кулаковский,поручик 23 пехотного полка.





Лагерь военнопленных,

21 сентября 1914 года.

Германскому командованию.

Господа!

Осмелюсь напомнить о своем предложении работать на вас в России. Мои связи в 
российском штабе позволят мне снабжать вас весьма ценной информацией. Покорно 
прошу вас хотя бы предоставить мне возможность изложить вам свои предложения в 
личной беседе.


Поручик Яков Кулаковский.



— Кулаковский, — выкрикнул охранник в германском лагере военнопленных в Зольтау.


— Здесь, — отозвался русский поручик.

— Приказано доставить к начальству, — сказал немец.

Кулаковский последовал за ним. В кабинете его ждали три старших офицера, 
которым он и повторил свою просьбу. Беседа с ними закончилась тем, что его 
отправили в Берлин, где в одном из домов на берегу Ландвер-канала он был 
допрошен другими офицерами в штатском и затем отправлен в штаб 20-го армейского 
корпуса в Алленштайне.

Здесь находился начальник германской разведки, наш старый «приятель» Рихард 
Скопник, бывший сотрудник таможни, германский шпион и дядя доктора Якоба, 
который в более мирные времена показывал нам достопримечательности Берлина.

Скопник, прекрасно знавший, как нужно строить отношения со шпионами или теми, 
кто изъявлял желание стать таковыми, пообещал русскому прекрасное имение в 
Польше или на Украине по окончании войны. И, во всяком случае, гарантировал ему 
возвращение в российскую армию при условии, что он справится со всеми 
поставленными перед ним задачами. Затем они отправились туда, где, согласно 
первому рапорту Кулаковского, были зарыты полковое знамя и касса.

Единственное, что они обнаружили, был пустой окоп! И ничего больше! Вероятно, 
спрятанные в нем вещи уже были кем-то выкопаны. Однако, несмотря на такое 
разочарование, Скопник был в полном восторге от нового шпиона и в своем отчете 
в штаб назвал его надежным агентом. После этого Кулаковский был зачислен в штат.


— Вы нас полностью устраиваете, — заявил он Кулаковскому. — Мы предлагаем вам 
ежемесячное жалование в размере двух тысяч марок плюс премии за выполнение 
дополнительных поручений. Согласны?…

— Конечно! Я готов на все! — ответил новоявленный предатель.

— Очень хорошо. Мы устроим вам побег из плена домой через Стокгольм.

— Слушаюсь.

— Вы вернетесь на свой Западный фронт как русский офицер.

— Есть.

— Вы убьете великого князя Николая. Можете сделать это сами или нанять 
кого-нибудь.

— Есть.

— Вы свяжетесь с генералом Бобырем или с одним из его помощников и убедите их 
сдать Новогеоргиевскую крепость!

— Слушаюсь.

— Затем вы займетесь разжиганием антирусских настроений в Польше и на Украине.

— Слушаюсь.

— Итак, мой дорогой Кулаковский, все мои друзья твердо верят в ваши способности 
и ваши честные намерения по отношению к нам, — с пафосом произнес Скопник. — 
Однако вы должны знать, подобные инструкции получили еще несколько человек, 
которых мы направляем в Россию. Тем не менее, мы надеемся, что именно вам 
удастся выполнить наше строго секретное поручение. Могу вас заверить, что вы об 
этом не пожалеете! На выполнение задания вы отправитесь десятого декабря через 
Штральзунд и Стокгольм. И помните, нельзя терять времени!

— А от кого я буду получать инструкции в России?

Офицеры, которые вели с ним беседу, сочли нецелесообразным вдаваться в 
подробности, но Кулаковский понял, что он должен будет вернуться в Германию 
через Стокгольм, для чего ему выдали фальшивый паспорт, в котором он значился 
торговцем из Данцига.

В Берлине у него состоялась беседа с лейтенантом Бауэрмайстером, офицером 
разведки русского фронта. Тот обсудил с ним все детали, дал последнее 
напутствие и снабдил весьма солидной суммой денег.

— Откуда вы так хорошо знаете Петроград и почему так бегло говорите 
по-русски? — спросил немца Кулаковский.

— Мои родители — русские, я родился и вырос в Петрограде, и только год назад 
приехал в Германию. И еще, мой дорогой коллега, если в Петрограде у вас 
возникнут действительно серьезные проблемы и вам понадобятся совет или деньги, 
идите на Колольную. Там живет русский подполковник. Он наше доверенное лицо и 
будет знать, что вы работаете на нас.

Итак, торговец из Данцига отправился через Штральзунд в Стокгольм, где сразу же 
поспешил сообщить российскому военному атташе все, что с ним произошло, что он 
видел и слышал. Во все российские штабы, Генеральный штаб и органы 
контрразведки немедленно были направлены секретные телеграммы. Объектом 
первоочередного внимания стал таинственный русский подполковник, который жил на 
Колольной. За домом установили тайное наблюдение. Да, там действительно жил 
подполковник. Русский подполковник С. И. Мясоедов, близкий друг российского 
военного министра, уже некоторое время находящийся под негласным наблюдением 
контрразведки. Оснований для подозрения, естественно, было больше чем 
предостаточно.

Начальник Генерального штаба поручил мне руководить предварительным 
расследованием дела. В то время подполковника не было в Петрограде, полагали, 
что он где-то в районе Йоханнисберга. Его вызвали в штаб и дали какое-то 
незначительное поручение. Адъютантом к нему назначили подпоручика Дюстерхоффа. 
Это назначение было подполковнику не по душе, и он попытался избавиться от 
адъютанта. Дюстерхофф был очень огорчен и написал своему бывшему начальнику 
следующее письмо:





«Ваше превосходительство!

Хотя я и был огорчен переводом из Вашего подчинения в подчинение подполковника 
Мясоедова, должен признать, что никогда еще не имел столь выдающегося 
начальника. Я счастлив, что мне выпала честь нести службу на благо нашей 
великой армии под началом этого фанатически преданного офицера. К сожалению, 
этот благородный человек, похоже, пока настроен не столь дружелюбно по 
отношению ко мне, но я молю Бога, чтобы г-н подполковник скорее понял, какого 
хорошего друга и надежного помощника он может потерять, если не изменит ко мне 
своего отношения.

Я уверен, что с Вашими неограниченными связями в самых высших военных кругах 
Вам будет несложно найти достойное применение военного таланта этого 
незаурядного человека и способствовать его продвижению по службе. Я буду 
всегда…».




Тут подпоручика Дюстерхоффа отвлек его ординарец, и он покинул комнату. Через 
замочную скважину, из которой он предусмотрительно вытащил ключ, подпоручик 
наблюдал, как подполковник с довольным видом читал оставленное на столе письмо.

Дюстерхофф облегченно вздохнул, он понял, что благодаря простой хитрости 
одержал первую победу и развеял недоверие, которое могло быть у Мясоедова. 
Недоверие на самом деле существовало. Опытный агент нутром чувствовал, что в 
Дюстерхоффе было мало чего от поручика. И в действительности он был вовсе не 
подпоручиком, а одним из опытнейших агентов российской контрразведки, которому 
было поручено следить за каждым шагом подполковника.

За каждым, кто хоть как-нибудь был связан с Мясоедовым, следила целая армия 
агентов. В России вряд ли нашелся хотя бы один действующий сотрудник 
разведывательной службы, который не принимал бы участия в наблюдении за 
подозреваемыми. Опасность была очевидной, и все руководители с минуты на минуту 
ждали, что один из германских агентов нанесет первый удар. Но Мясоедов все еще 
ничего не подозревал. Подпоручик Дюстерхофф с помощью многочисленных уловок 
завоевал его доверие и, быстро просматривая объемнейшую корреспонденцию 
Мясоедова до того, как доставить ее адресату, успевал записать все 
подозрительные адреса, выявить зашифрованные послания и составить представление 
о планах на будущее. Таким образом, он мог заранее предупредить об опасности и 
сорвать планы противника. Не зря его называли одним из лучших российских 
агентов.

Следователь из Варшавы, а им был я, и целый штат моих помощников денно и нощно 
анализировали свидетельские показания, проводили допросы, судебные 
разбирательства на местах, выбивали признания, расшифровывали тайнопись, 
изучали важные документы и вскрывали такие факты, о которых и подумать не могли.
 Так по кусочкам складывалась картина, представлявшая Мясоедова далеко не в 
выгодном свете.

В конце века он служил в полиции на пограничной станции Вирбаллен и, что весьма 
любопытно, был награжден шестью германскими орденами, но не получил ни одной 
российской награды. Этому, должно быть, имелось свое объяснение. Его начальник, 
поняв, что в этом есть что-то противоестественное, отправил его в другой округ, 
в глубь России, подальше от германского влияния. Мясоедова это, конечно же, не 
устраивало, и он написал прошение об отставке, которое было принято, поскольку, 
в конце концов, потеря была невелика.

Ему пришлось искать работу, и он нашел ее в Лиепае. Он стал президентом 
Эмиграционного бюро, которое организовал совместно с братьями Фрайбергами, 
своими знакомыми еще по Вирбаллену. Они стали партнерами в этом предприятии и 
наняли на работу Роберта Фалька.

Мясоедову сопутствовал успех, его бизнес процветал, он познакомился с красивой 
молодой женщиной Кларой Гольштейн из Вильнюса, женился на ней и увез ее в 
Карлсбад.

Именно там чета Мясоедовых познакомилась с другой молодой супружеской парой — 
военным министром Сухомлиновым и его женой.

Женщины понравились друг другу, да и мужчины хорошо ладили между собой, и 
поэтому много времени проводили вместе. Сухомлинов любил и ценил своего нового 
друга Мясоедова. В сентябре 1911 года Мясоедов решил восстановиться на 
действительной службе, и поскольку за него просил сам военный министр, он был 
направлен в один из военных округов, где ему было поручено бороться с 
революционной пропагандой в войсках. Однако этому он уделял мало внимания, 
поскольку был поглощен другими делами: через его руки проходили важные 
документы военной цензуры, которые он читал и передавал своему другу — военному 
министру. Таким образом, он был полностью в курсе текущих событий.

Он уговорил Сухомлинова разрешить ему заняться разведкой в российской армии, но 
подчиненные едва терпели его.

Однако этой деятельности Мясоедова вскоре пришел конец. Министр внутренних дел 
сообщил Сухомлинову, что есть серьезные основания подозревать его друга и 
советника Мясоедова в шпионаже в пользу Германии.

— Почему? Откуда вам это известно?

Все очень просто. Мясоедов был основателем «Северо-западной судоходной 
компании». В этом не было ничего предосудительного, хотя никто не ожидал, что 
советник русского военного министра создаст частное предприятие подобного рода. 
Проблема заключалась в том, что его лучшим и давним другом, а теперь и 
партнером по судоходной компании оказался Давид Фрайберг. Было известно, что 
Фрайберг имеет деловые связи с российским мошенником Кацнельбогеном, который в 
течение многих лет пользовался поддержкой секретных агентов германского 
генерального штаба и имел огромные доходы от продажи фальшивых паспортов. 
Естественно, человек с такими связями не мог быть помощником русского военного 
министра. И Мясоедова снова отстранили от должности. Ему, однако, дали 
возможность написать прошение об отставке.

Вскоре после этого последовал новый удар. В статье, опубликованной в «Голосе 
Москвы», утверждалось, что назначение по высочайшей протекции бывшего 
офицера-пограничника начальником разведки позволило иностранным шпионам быть 
прекрасно осведомленными обо всем, что происходило в России. В одной из газет 
упоминалась его фамилия, и он открыто обвинялся в шпионаже в пользу Германии. 
Разразился настоящий скандал!

Через несколько дней скомпрометированный Мясоедов дождался на улице редактора 
той газеты, потребовал от него объяснений и имя автора нашумевшей статьи. 
Журналист ответил отказом. Тогда Мясоедов вызвал редактора на дуэль. Разгорелся 
жаркий спор. Редактор попросил время, чтобы все обдумать. Через некоторое время 
просьба Мясоедова была удовлетворена. А еще через несколько дней Мясоедов вновь 
встретил незадачливого редактора на скачках и предложил ему пойти в ресторан, 
чтобы там обо всем поговорить. Редактор вошел первым, за ним — Мясоедов. Войдя 
в вестибюль ресторана, Мясоедов набросился на свою жертву. Журналист, обливаясь 
кровью, упал, однако мгновенно пришел в себя и тут же сбил пенсне с носа своего 
злопамятного противника. Мясоедов вытащил револьвер, но в этот момент появился 
друг редактора и разнял их:

— Уберите оружие! Вы с ума сошли!

Мясоедов пробормотал что-то невнятное и, воспользовавшись общей неразберихой, 
незаметно выскользнул из зала. Однако дорогу ему преградил швейцар. Разъяренный 
Мясоедов вновь достал револьвер и, угрожая пустить его в ход, вырвался наружу. 
Об этом инциденте вскоре стало широко известно. Военный трибунал признал, что 
Мясоедов вел себя неблагородно, так как напал на своего противника сзади.

Еще в одной газете появилась статья о его шпионской деятельности. Он вызвал 
репортера на дуэль. Тот выстрелил в воздух. Мясоедов прицелился, но промахнулся.
 Этот новый скандал вынудил его подать прошение об отставке, и Сухомлинову 
пришлось возбудить против него дело по обвинению в государственной измене, 
которое, к великому удовлетворению обвиняемого, закончилось ничем.

Два года спустя, в самом начале войны, Мясоедов написал своему старому другу 
письмо с просьбой отправить его на фронт. Сухомлинов ответил, что не имеет 
ничего против, и назначил его на должность переводчика. Тем временем жена 
Мясоедова, Клара Гольштейн, вела дома все его дела и пересылала в Йоханнисберг 
письма и телеграммы, которые он, как президент судоходной компании, обязательно 
должен был получать.

Кроме того, у него появилось еще одно дело — он имел поручение от своего 
старого приятеля Кацнельбогена, дружба с которым однажды уже чуть не стоила ему 
головы. Он должен был достать секретные карты с точным расположением позиций 
всех полков 10-го армейского корпуса, которые они занимали вплоть до 19 января 
1915 года. В случае успеха он получал тридцать тысяч рублей минус десять 
процентов, полагавшихся посреднику, оставшемуся, по понятным причинам, за 
сценой. С этой целью Мясоедову пришлось отправиться в Дембора-Буда, где один из 
офицеров Генерального штаба рассказал ему все, что знал, в том числе и многое 
из того, что ему ни под каким видом не следовало разглашать. В тот же вечер в 
Ковно Мясоедов был арестован, а в сотнях домов восьмидесяти российских городов 
были проведены обыски, собрано множество неопровержимых улик. Многочисленные 
сообщники были брошены в варшавскую тюрьму.

Мясоедову прокуратура предъявила обвинение в государственной измене и 
разграблении немецких домов в Йоханнисберге. Первое обвинение он отвергал, а 
второе, по его мнению, не являлось преступлением. Заседание военного трибунала 
было закрытым и проходило в крепости. После четырнадцатичасового обсуждения его 
приговорили к казни через повешение, так как, находясь на военной службе, он 
сотрудничал с агентами противника, передавал им точные сведения о наших войсках 
и, более того, после начала войны продолжал свою преступную деятельность, 
снабжая германских агентов данными о расположении наших войск и другой 
информацией.

Один из офицеров подошел к Мясоедову и сорвал с него погоны. Тот побледнел, 
весь дрожа, прислонился к стене и закрыл правой рукой лицо. Он был близок к 
обмороку и представлял собой воистину жалкое зрелище. В суде воцарилась тишина. 
Каждый смотрел прямо перед собой и делал вид, что занят бумагами.

— Не будет ли мне позволено покинуть помещение? — спросил осужденный.

Два конвоира вывели его. Он закрылся в туалете, снял цепочку с пенсне и 
попытался перерезать себе горло, но в решающий момент один из охранников 
заглянул в замочную скважину, и попытка самоубийства была вовремя предотвращена.
 Его увели, отобрав цепочку.

Через полчаса он снова попросился в туалет и на этот раз попытался перерезать 
горло об острый край фарфорового таза, рассчитывая истечь кровью, но охранник 
был начеку, после чего осужденный был помещен в камеру.

На рассвете за ним пришли. Во дворе крепости его ждала виселица.

— Я не хочу умирать, — закричал он и набросился на своих конвоиров. Его 
заковали в цепи, но он все равно пытался вырваться. Тогда его привязали к 
носилкам и только таким образом, рычащего и беснующегося, проклинающего Бога и 
людей, наконец, смогли доставить к месту казни.

Ровно в четыре часа утра он был повешен, а спустя полчаса его тело закопали у 
подножия виселицы.

Теперь пришла очередь сообщников. Суд над ними состоялся в Дюнабурге. Грутурс, 
Фрайнат, Фальк, Ригерт, Давид Фрайберг, Микулис и Клара Мясоедова были 
приговорены к казни через повешение. Давид Фрайберг, Ригерт, Фальк и Микулис 
были казнены в Вильно.

Госпоже Мясоедовой казнь заменили пожизненной ссылкой в Сибирь, а Фрайнат и 
барон Грутурс были брошены в тюрьму. Революция автоматически освободила всех, 
кто не был казнен.




КАК ЗАНИМАТЬСЯ ШПИОНАЖЕМ


— Пожалуйста, пожалуйста, господин Орлов, расскажите мне, как вы ловите этих 
ужасных шпионов, — умоляет изящная фрейлина императрицы.

— Видите ли, сударыня, в мире нет проще занятия, чем ловля шпионов! Шпионов 
ловят точно так же, как львов в Сахаре.

— Ах, как интересно! А как ловят львов?

— Очень просто. Нужно собрать весь песок Сахары и просеять его через сито. 
Понимаете? Песок, разумеется, высыплется, а львы останутся в сите. Именно так 
мы и ловим шпионов.

— Какой ужас! — восклицает фрейлина и, трепеща, пересказывает эту историю 
приятельнице.

Как часто мне задают этот вопрос! Но на него нет ответа, так как каждого шпиона 
ловят по-разному. Нужно учитывать все детали и быть готовым к любым 
неожиданностям. К примеру, сколько знаем видов симпатических чернил? Сотни! 
Самые простые симпатические чернила, которыми может воспользоваться любой 
человек при любых обстоятельствах, это, конечно же, моча. Напишите ею на бумаге 
несколько слов и дайте высохнуть, а затем подержите лист над емкостью, в 
которой выпаривается йод, и надпись, которую вы сделали, моментально проявится. 
Другое признанное средство тайнописи — молоко. Достаточно подержать лист над 
огнем, и написанный молоком текст можно свободно прочитать при дневном свете.

Опытные шпионы используют также картофельную муку. Сделав запись, муку 
стряхивают. Затем лист натирают золой, и написанное вновь становится видимым. 
Надежные чернила получаются из рисовой муки, разведенной в воде. Для того чтобы 
прочесть написанное подобным способом, нужно лишь немного подержать лист в 
парах йода. Есть и такой способ. Смешав сто частей глицерина, сто частей воды и 
тридцать пять частей сахара, вы получите прекрасные чернила. После того как вы 
написали этим составом, посыпьте лист пеплом, и вы легко прочтете то, что на 
нем написано.

А вот прекрасный рецепт для тех, кому надо подделать водяные знаки на бумаге. 
Он доступен даже ребенку. Положите на зеркало влажный лист бумаги, прижмите к 
нему сухой лист. Нарисуйте на сухом листе нужный вам водяной знак. Когда бумага 
высохнет, на ней ничего не будет видно, и, только вновь смочив ее, вы сможете 
увидеть водяной знак.

А возьмите, к примеру, расшифровку кодированных записей. Это, должен вам 
заметить, не такое простое дело, поскольку требует большого труда и 
значительной доли везения. У каждого шпиона свой собственный код, который он 
меняет, как только заподозрит, что попал под подозрение или раскрыт.

Любимым средством кодирования является Библия и Евангелие. Например, агент 
договорился со своим адресатом использовать одну из глав Евангелия от Иоанна и 
всегда подписывал донесения этим именем. Получатель сразу понимал, где искать 
ключ к письму, состоявшему из одних цифр, каждая из которых имела определенное 
значение. Первая цифра — четыре — означала четвертую главу Евангелия от Иоанна; 
следующая за ней тройка — третий стих. Адресат открывал книгу в нужном месте и 
мог без труда прочесть послание. Восемь — это означало восьмую букву алфавита — 
«и». Шесть — снова номер главы, три — номер стиха и т. д.

Существуют сотни и тысячи таких заранее оговоренных шифров, которые на первый 
взгляд не поддаются расшифровке. Однако в России есть два исключительно 
одаренных специалиста по шифрам. Я знаком с ними обоими и часто с благоговейным 
удивлением наблюдал, как они после минутного размышления разгадывали сложнейшие 
коды. Однажды один из них показал мне телеграмму, написанную китайскими 
иероглифами, абсолютно непонятную для непосвященного, но, несомненно, 
содержавшую важные сведения.

Дешифровальщик ушел, направился в церковь, где молился Богу больше часа, затем 
поспешил домой. Три дня он ничего не ел, уединясь у себя и ни с кем не 
встречаясь. Наконец, совершенно изможденный, он вновь пришел на службу, сел за 
свой стол, набросал на листе бумаги несколько слов и без дальнейших размышлений 
прочитал текст телеграммы. Возможно ли такое? Это выше моего понимания. Люди, 
во многом превосходящие меня, не могли дать ответа на эту загадку. В любом 
случае, на всю Россию нашлось всего два таких гения.

Часто секретная переписка расшифровывается совершенно другим способом. 
Какому-нибудь ловкому агенту удается выкрасть шифр-блокнот, хотя сделать это, 
понятно, весьма и весьма непросто.

Один мой знакомый агент получил задание расшифровать код, с помощью которого 
китайский посол вел переписку со своим правительством в Пекине. Много дней этот 
славный малый под видом безобидного туриста изучал обычаи и привычки служащих 
китайского посольства и случайно узнал, в каком сейфе посол держит свой 
шифр-блокнот. Под видом электрика ему удалось пробраться в комнату дипломата. 
Однако в тот самый момент, когда он решил попытаться взломать сейф, в коридоре 
послышались шаги.

Куда прятаться? Это был вопрос жизни и смерти. В шкаф? Нет, его там сразу же 
найдут. Под диван — тот, большой? Вот найдено подходящее место. Агент быстро 
залезает под диван. Под ним ему было очень тесно и неудобно! Едва он успел 
спрятать ноги, дверь открылась, и в комнату вошел посол. Он был не один! С ним 
— красивая, очень красивая женщина.

«Вот старый пень!» — подумал и чуть в сердцах не выругался вслух агент. Но 
чтобы не выдать себя, он сидел под диваном, словно мышь.

Сначала посол о чем-то говорил со своей гостьей, но вскоре они сели на диван. 
Для бедного агента это была настоящая пытка. Парочка оказалась очень тяжелой, 
казалось, под диваном совсем не осталось воздуху, чтобы дышать. А те, двое, 
уверенные, конечно, что находятся в полном уединении, дали волю нежным чувствам.
 Агент стал свидетелем страстной любовной сцены.

Он изо всех сил старался не шевелиться… Как долго это могло продолжаться…

Рано или поздно всему приходит конец, и вскоре его мучения закончились. Посол 
пошел проводить любовницу домой, а агент тем временем успешно завладел 
шифр-блокнотом.

Блокнот быстро скопировали — в целях экономии времени его просто 
перефотографировали страница за страницей. Оставалось только быстро положить 
блокнот в сейф, чтобы его исчезновение не было замечено.

Однако не всегда можно полагаться на любовные чары. На обратном пути счастливой 
парочке пришла мысль, что расставаться еще рано, и они неожиданно решили 
вернуться домой к послу. Тогда-то китаец и обнаружил, что сейф открыт, а 
шифр-блокнот исчез.

Посол немедленно сменил код. У этого хитрого старого лиса имелся запасной, 
заранее согласованный с Пекином. Таким образом, все усилия бедного шпиона были 
потрачены впустую.

Но не стоит об этом слишком сильно переживать, зачастую все решает случай.

Как-то русский жандарм наблюдал за человеком, ловившим рыбу на берегу Вислы. В 
этом не было ничего предосудительного. Почему бы ему не порыбачить? На 
следующий день он снова был на том же месте. Жандарм, однако, заметил, что хотя 
рыбак ничего за это время не поймал, но все с тем же упорством продолжал 
рыбачить, не меняя места.

Увидев его на третий день, жандарм решил приглядеться к человеку поближе. Перед 
ним был явно не местный житель.

— Как твоя фамилия? — спросил он подозрительного рыболова.

— Я… я… я… Как моя фамилия? Я — Иванов!

— Интересно. А ну-ка, милок, покажи мне свои документы. У нас каждый бродяга 
называет себя Ивановым.

Рыбак предъявил документы.

— Послушай-ка, милейший, тебе придется пройти со мной! По документу выходит, 
что ты родился в России. А чего же ты так плохо говоришь по-русски?

— Нет, я родился в Польше, то есть в Германии. Я… я русский, потому что мой 
отец, да и мать тоже родились в Петрограде! — пытался доказывать жандарму 
«рыбак Иванов».

Жандарм отвел Иванова в участок и попытался найти его данные в картотеке.

— Ты действительно Иванов?…

— Да, конечно!

— Какое везение! Про тебя здесь кое-что есть. Тебе полагается двадцать четыре 
удара розгами!

— Этого не может быть. Я в жизни не нарушал закон! За что же мне такое 
наказание?

— Ну, если ты — Иванов, то все верно, тут нет никакой ошибки. Тебе придется 
отведать «березовой каши». Причем немедленно. Или, может быть, ты не Иванов?

— Нет, нет. Я действительно Иванов. Мои документы не фальшивые.

— Хорошо. Тогда иди живей сюда и спускай штаны.

— Нет, черт побери. С какой стати меня будут пороть за то, что кто-то по 
фамилии Иванов заработал розги?

Его схватили, привязали к скамье, в воздухе просвистел внушительных размеров 
кнут.

— Стойте! Стойте! Я не Иванов.

— Ага! Ну, так кто же ты?

— Меня зовут Борнер, я прусский офицер…

— Понятно, а почему вы ловили рыбу в нашей реке?

— Для развлечения.

— Ах, для развлечения! А что тогда, позвольте полюбопытствовать, у вас в 
кармане брюк? Вероятно, это приспособление для замера глубины реки вы тоже 
носите с собой для развлечения?

Борнер понял, что врать дальше бессмысленно. Его арестовали и привели ко мне. 
Мне он понравился — Борнер забавно рассказал, как жандармы, угрожая поркой, 
заставили его во всем признаться. Ему удалось выйти сухим из воды, потому что 
немцы схватили одного из наших людей и нам его пришлось обменять. Почему, в 
конце концов, мы должны наказывать этого лже-Иванова? Мы, русские, преследуем 
лишь одну цель — ловить русских, которые работают на противника. Большинство из 
них были схвачены, хотя царь почти всегда заменял им смертный приговор тюремным 
заключением или каторгой. Стало почти уже правилом, что мы арестовывали 
вражеских шпионов, только когда они слишком нам досаждали или если появлялась 
возможность обменять их на кого-нибудь из наших людей.

Между прочим, теперь я довольно часто встречаюсь с Борнером. Он стал почтенным 
бизнесменом, и мы нередко заходим с ним чего-нибудь выпить. И когда я напоминаю,
 как ему повезло, что он не Иванов, то смеется, вспоминая тот давний случай, 
который вряд ли можно назвать хорошим поводом для нашего знакомства. Я 
рассказываю ему разные истории о глубине Вислы, но, похоже, это его больше не 
интересует — он с сосредоточенным интересом смотрит в свою пивную кружку.

Однажды связавшись с секретной службой, человек уже не может высвободиться из 
ее цепких когтей. Он настолько запутывается в ее сетях и приобретает такую 
дурную репутацию среди своих соотечественников, что, решив порвать с прошлым, 
не представляет никакой опасности из-за боязни разоблачения.

Потенциального шпиона тщательно проверяют. Ему дают задание, которое 
одновременно поручают шестерым или десятерым, те, естественно, ничего не знают 
о существовании друг друга. Затем ему дают несколько индивидуальных заданий, 
способы выполнения которых уже известны. Вскоре уже можно составить впечатление 
о том, насколько он надежен и умел, и только после этого перед ним ставят более 
сложную задачу.

Платят агенту хорошо, поскольку каждый начальник знает, что через полгода его 
агент станет работать и на противника, но честно будет служить той из сторон, 
которая выплачивает ему более щедрое вознаграждение. Россия платила тысячу 
пятьсот рублей за записную книжку германского штабного офицера и двадцать тысяч 
рублей за точное описание фортификационных сооружений в Польше. Шпионка, 
которая под видом спекуляции контрабандными сигарами ездила по Германии с целью 
добыть различные документы, получила триста рублей.

Некоторые агенты помимо военных документов приносили ключи от секретных сейфов. 
С них за несколько часов делали дубликаты, после чего оба ключа передавались 
агенту, один — чтобы вернуть на место, а второй — чтобы он, когда нужно, мог 
открывать этот сейф.

Секретную информацию не всегда продают. Иногда ее лишь на время предоставляют в 
наше распоряжение, чтобы мы могли ее перефотографировать. Имелась целая 
коллекция книжечек размером не больше спичечного коробка, которые представляют 
собой миниатюрные копии книг или рукописных документов.

Для подготовки агентов у нас существовали специальные школы с ежедневными 
учебными занятиями. Неспециалисту практически невозможно осознать, насколько 
велико было германское влияние в России во время войны. Многие политики и 
другие общественные деятели осознанно или неосознанно работали на германскую 
разведку.

Германским шпионским центром во время войны была гостиница «Астория» в 
Петрограде. Здесь работали германские шпионы Зигфрид Рай, Кацнельбоген и барон 
Лерхенфельд. Вся информация направлялась в Стокгольм, а затем — в Берлин. Все 
административные должности занимали германские солдаты и офицеры. Их концерн 
принимал заказы на строительство крепостей по ценам более низким, чем у всех 
конкурентов, и нес фантастические убытки. Таким образом, они узнавали самые 
сокровенные военные секреты, которые немедленно передавали через Стокгольм в 
Берлин.

Российские компании по производству электрооборудования — «Сименс и Хальске», 
«Сименс Шукерт» и АЕГ, являвшиеся филиалами германского «Электротреста», 
получали заказы, связанные со строительством российских кораблей. Эти фирмы не 
только служили источником информации для германского верховного командования, 
но и выполняли, по документальным данным российского Генерального штаба, 
определенные задания, вследствие чего завершение строительства военных кораблей 
во время войны задерживалось.

Хотя компания «Зингер» является американским концерном, ее делами в Европе 
заправляли немцы. Российскими филиалами компании руководил германский офицер 
Аугуст Флор, который прекрасно знал, как использовать мощный механизм этой 
богатой фирмы в интересах германской разведки.

Когда разразилась война, Флор, якобы от имени фирмы, попросил управляющих всеми 
филиалами, даже в самых отдаленных уголках России, ответить на следующие 
вопросы: сколько человек ушло на войну? сколько лошадей и крупного скота 
имелось у населения? каковы настроения большинства населения? сколько человек, 
подлежащих призыву на военную службу, уклонились от призыва? Такую информацию 
следовало представить по каждому уезду, по каждому церковному приходу, и 
собранные данные отправлялись в Германию.

Почти всеми транспортными компаниями, в том числе «Герхардт и Хай», «Книп и 
Вернер», руководили немцы. Они поставляли ценную информацию о состоянии 
железных дорог и других путей сообщения, о подвижном составе, о перевозке войск,
 провианта и т. д. Кроме того, они оказывали германскому командованию помощь, 
провоцируя беспорядки в войсках и как можно дольше задерживая транспортировку 
самых необходимых грузов.

После того как немцы постепенно взяли под свой контроль перестрахование, они 
создали так называемые независимые отделения «Германской перестраховочной 
компании» в Дании, Швеции и Норвегии, а также страховые компании с участием 
российских фирм, которые в большинстве случаев фактически принадлежали им. 
Услуги по перестрахованию предоставлялись в основном тем фирмам, которые 
занимались снабжением войск, судостроением и перевозкой военных грузов из 
Америки в Англию.

Таким образом, Берлин узнавал точные данные об объемах производства всей 
необходимой армии продукции, о количестве построенных кораблей и о времени 
отплытия конвоев, которые затем самым безжалостным образом топились германскими 
подводными лодками.

Судоверфь в Вильгельмсхафене имела филиал в Риге. Его директор Рудольф Цизе, 
который незаконным путем получил российское подданство, поддерживал связь с 
Германией через посредника в Дании и регулярно передавал информацию о том, 
какие работы выполняются на его верфи.

Другая рижская фирма, якобы принадлежавшая подданному Дании Колстроффу, 
воспользовалась морским договором между Данией и Россией, чтобы поставить в 
Германию лес и шпалы на несколько миллионов рублей, в то время как 
строительство стратегически важной железной дороги в России не могло быть 
завершено из-за отсутствия шпал.

Российско-американская компания «Треугольник» по производству изделий из резины 
и обувная фабрика «Скороход», принадлежавшие немцам, открыто поставляли в 
Германию через Швецию шины, изделия из резины и обувь.

По указанию верховного командования и полицейского управления фирмы 
«Треугольник» и «Скороход» наконец были вынуждены объявить о ликвидации, 
поскольку имелись многочисленные доказательства их связей с Германией. 
Основными держателями акций этих фирм были барон Краускопф и его зять Утеман — 
оба германские подданные. Судебным исполнителем был назначен один известный 
общественный деят