| |
товарищ Петренко хотел услыхать от меня утешительный ответ. Он был
немного растерян в это время. Вместо ответа на его ко мне обращение
я предложил всем встретившимся со мною, кроме дежурившего товарища
Каретника, идти со мною в дом барина, в отведенную нам залу, и
ложиться спать. Мы пошли в дом.
До этого, когда я со Щусем и Лютым вышли из дома барина, мы оставили
у дверей залы, куда было снесено барыней оружие, часового. Барыня
не утерпела и попыталась подкупить его, прося сказать ей правду:
кто мы и что мы думаем сделать с ее семьей?
Все это было, конечно, пустяками. Но повстанец-часовой толкнул
барыню прикладом в грудь. Она разъярилась и выхватила револьвер,
но повстанец умело отбил его, ударив барыню по руке винтовкой. Теперь
она находилась в истерическом состоянии.
Вся эта история нас сильно раздосадовала. Барыня не приходила в
чувство нормальной женщины. Я сразу бросился к ней с извинениями
за часового, но напрасно: барыня настроилась непримиримо и кричала:
-- Вон из моего дома! Вон из моего имения!
Махнув на нее рукой и поставив вокруг дома часовых, мы ушли во
двор и там легли, чтобы немного поспать.
*
Солнце взошло. Я приподнялся и невольно бросил свой взор в сторону
Дибривок (25 верст расстояния). Теперь уже никакого огнища оттуда
не было видно. Подымались лишь черные клубы дыма, закрывая собою
синеву неба и своей страшной чернотой напоминая нам вчерашний день,
который не изгладится из моей памяти всю мою жизнь.
Я долго лежал и думал об этом вчерашнем дне, долго и с болью на
сердце думал о том, как реагировать по отношению к нашим врагам,
прямым участникам во вчерашних событиях... Однако усталость брала
свое. Я повернулся на другой бок и снова уснул.
Пока я и бойцы спали, наши дежурные разведочные части, находясь
в разъезде, поймали тачанку с тремя вооруженными немцами, кулаками
из немецкой колонии Мариенталя. Товарищ Каретник сам не решился
их опросить и расстрелять. Он разбудил меня и остальных товарищей.
Я уже знал, что задержаны они нашими разведчиками под именем губернской
варты, и поэтому, как только подошел к ним, я их спросил:
-- Вы, бандиты, почему с оружием разъезжаете? Где были?..
-- Мы не бандиты, мы ездили бить бандитов, -- услыхал я в ответ.
Далее я узнал от них, что они ездили в село Дибривки помогать
немецко-австрийским войскам поймать Махно и Щуся и проучить
дибривских крестьян, не признававших власти гетмана и
немецко-австрийского командования.
-- И что же, поймали вы Махно и Щуся? -- спросил я их.
-- Нет, не поймали мы их из-за трусости регулярных австрийских
войск, -- ответили мне эти "герои". -- Но зато все село сожгли!
-- воскликнул один из них.
Я начал нервничать и постепенно становился зол. К тому же по нашим
следам прибежало еще несколько человек крестьян из села Дибривок,
и товарищ Щусь завел их ко мне. Они рассказали мне, что видели всех
этих кулаков в селе, как они жгли их дворы, и что село почти все
сожжено и догорает.
Далее я прекратил опрашивать этих немецких кулаков. Перестал и
держать себя перед ними как начальник гетманской варты. Я сам сорвал
с себя офицерские погоны и тут же заявил им:
-- Больше говорить мне с вами, господа, не о чем. Я есть тот самый
Махно, которого вы ездили в Дибривки ловить. А это, -- указал я
на стоявшего сбоку меня Щуся, -- мой друг, Федор Щусь. Мы оба --
те самые Махно и Щусь, которых вы ездили ловить, чтобы посмеяться
над нами, а затем убить нас и с нами всех тех, кого вы считаете
крестьянами-бунтовщиками, не признающими власти гетмана и
немецко-австрийского командования над революционной страной...
Слушая меня, кулаки-колонисты судорожно согнули свои колени и упали
|
|
