-- Та ви ж, дорогеньки, не голова державно варти, вие Батько Махно,            
    а от бiля вас товарищ Щусь.

 Далее скрывать от них имя отряда и свое я не стал. Я тут же распорядился       
         похватать всех кулаков, "диты" которых поехали под Дибривский          
      лес помогать власти немцев и гетмана издеваться над революционным         
       крестьянством, и потребовать от них оружие, которым, я знал, гетманские  
              и в особенности немецкоавстрийские карательные отряды их щедро 
вооружали,                надеясь найти себе в них лучшую опору по борьбе с 
революцией.

 Кулаки были схвачены, и от них было потребовано оружие. Те, кто                
отдавал оружие, и патроны к нему находились, тех сами бойцы, которым            
    они лгали и удержать которых от мести в эти часы никто не мог, 
расстреливали.                Если же таковых приводили в штаб отряда, перед 
которым наиболее                ярко вырисовывалась роль кулаков в сожжении 
села Дибривок (а оно                все еще пылало и напоминало нам о себе, о 
своих перебитых, убитых                и изнасилованных жителях), то штаб -- ни 
над чем другим в эти часы                не задумываясь, как только над тем, 
чтобы дать озверевшим врагам                почувствовать, что час расплаты 
настал, что с ними сентиментальничать                никто из революционных 
борцов-крестьян не намерен, что их злодеяния                над революцией не 
пройдут им безнаказанно, -- штаб распоряжался                расстреливать их 
тут же, на улицах села.

 Смерть! Смерть! Смерть за смерть каждого революционера, смерть                
за каждую изнасилованную крестьянку должна постигать каждого немецкого          
      и австрийского солдата и офицера, гетманского вартового или кулацкого     
           сынка, действующего вооруженно или нанимающего других драться против 
               революции.

 Таким был наш первый лозунг в тяжелой и неравной борьбе против                
не прошенных крестьянами хозяев-убийц, казнивших революцию и попиравших         
       права трудящихся на землю, на хлеб и волю.

 Этот лозунг продиктован был нам не кабинетными размышлениями людей,            
    стоявших в стороне от практики, резавшей все схемы и планы, построенные     
           этими размышлениями; он был продиктован реальностью фактов, согласно 
               которым помещики и все кулачье под организационным 
предводительством                немецко-австрийского юнкерства группировали 
свои контрреволюционные                силы против великой Русской Революции и 
подымавшейся Украинской                Революции.

 Минутами казалось, что такое отношение наше к помещикам и кулакам,             
   к их главной опоре --контрреволюционным немецко-австрийским армиям           
     нужно серьезнейшим образом пересмотреть. Но в эту ночь нашего отступления  
              из-под Дибривок горело село Дибривки, зажженное австрийскими 
солдатами,                помещиками и кулаками. И в селе Гавриловке нами 
зажигались и разгорались                дворы всех кулаков, которые сами уехали 
или послали своих сыновей                "карать" дибривских 
тружеников-крестьян, сжигать их дома,                вылавливать и уничтожать 
крестьянские революционные отряды и т.                д.

 Момент для пересмотра вопроса о том, как наши революционные отряды             
   должны относиться к помещикам и кулакам, ведущим вооруженную борьбу          
      против революции, был неподходящим.

 Мы снялись из села Гавриловки и направились в село Ивановку. И                
в этом селе, узнав, кто из кулаков выехал на помощь властям разбить             
   дибривчан, сжечь их дома, поиздеваться над ними и над их стремлением         
       освободиться от непрошеных хозяев и властелинов, мы также зажгли         
       их дома и постройки во дворах, забрали нужные нам подводы и лошадей.

 Отсюда мы направились в одну из помещичьих усадеб, расположенную               
 в четырех верстах от села Ивановки, чтобы накормить лошадей и урвать           
     время посовещаться о дальнейшем нашем пути. Кроме того, все мы были        
        очень уставшими, и нам необходим был хоть маленький отдых.

 Глава Х
               НАША ОСТАНОВКА В ПОМЕЩИЧЬЕМ ИМЕНИИ И ДАЛЬНЕЙШИЙ ПУТЬ ПО РАЙОНАМ. 
               НАШИ ДЕЙСТВИЯ ПРОТИВ ПОМЕЩИКОВ И КУЛАКОВ -- УЧАСТНИКОВ НАПАДЕНИЯ 
               НА ДИБРИВКИ
               Подъехав к имению барина, наша кавалерия оцепила его и 
расспросила                батраков-сторожей, дома ли "барин" и вся его семья, 
как                он вооружен, бежал ли из имения в дни революции, когда 
возвратился                и т. д.

 Оказалось, хозяин имения не убегал. При отобрании земли и урезывании           
     его в живом и мертвом инвентаре он оставался в имении и приучался          
      сам работать. Но с приходом немецко-австрийской армии, с восстановлением