|
добрая половина бойцов из отряда Щуся стояли за то, чтобы выяснить
силы нападавших и, если они равные или не в пять и в десять раз
больше наших сил, дать им решительный бой. Сделать это позволяло
нам еще и то обстоятельство, что все трудовое население села целиком
стояло на нашей стороне.
Товарищ Щусь в это время еще не думал о том, что штаб нашей организации
может притянуть его к делу в порядке организационных обязанностей.
Он нашего совещания до конца не дослушал. Он выстроил часть своих
людей и тачанки с ранеными и уехал в глубь леса, по направлению
к своему блиндажу. Мы же -- я, Каретник и П. Петренко (брат раненого)
-- с незначительной частью бойцов решили снова направиться к тем
воротам, куда мы направлялись из села в первый раз, но откуда
вследствие обстрела свернули в эти, через которые с трудом
пробрались в лес.
Марченко шел с остальными бойцами глубиной леса, держа связь и
с нами, и со Щусем.
У ворот неприятеля уже не было. Хозяин сгоревшего возле этих ворот
дома сообщил нам, что на воротах было около полуроты австрийцев
и с десяток помещичьих и кулацких сынков, которые вообще, за спиной
немецко-австрийских войск, изощрялись в уничтожении
революционеров-крестьян по селам и в порке шомполами тех,
которые хотя активной революционности и не проявляли, но не
могли скрыть своей ненависти к помещикам и властям.
Сюда же к воротам леса начали сбегаться из села крестьяне и крестьянки.
Одни доносили нам о том, какие силы угнетателей вступили в село;
другие просто не хотели видеть этих угнетателей за обысками и расправой
над крестьянами: они покидали свои дворы и уходили в лес с
надеждой, что скоро возвратятся обратно в село.
Мы теперь уже знали, что войск в селе всего около батальона австрийцев,
затем отряд человек в 80--100 из помещиков, немцев-колонистов и
кулаков да гетманской официальной варты около ста человек. Сила
далеко не равная нашим силам, и это нас угнетало. Я лично внешне
не хотел с этим соглашаться и послал в село двух разведчиков, опытных,
старой службы солдат-пограничников: Василия Шкабарню и еще одного,
фамилии которого не помню. Посланы они были с наказом точно
выяснить количество неприятеля по роду оружия и место его
расположения. Одновременно я послал записку товарищу Щусю, чтобы
он с людьми прибыл к воротам. Через два с лишним часа разведчики
возвратились с донесением, приблизительно совпадавшим с
показаниями крестьян.
Товарищ Щусь отказался прибыть к воротам и приглашал меня со всеми
бойцами прийти к его блиндажу, где до вечера просидим вместе, а
с наступлением ночи разъедемся куда-нибудь.
Этот ответ Щуся меня чуть с ума не свел. Тем не менее я нашел в
себе волю сдержать гнев и послал вторично и разведку в село, и записку
Щусю. Содержание записки было таково: "Товарищ Щусь, не будьте
малодушным мальчиком. Человеку, приобщившемуся к идее революционного
восстания, занявшему серьезное и ответственное место в его передовых
рядах, это не подобает. Это может вызвать во многих не только из
нас, но и в рядах Вашего отряда недоверие к Вам как к отважному
борцу и руководителю. Поэтому я, Вам не льстя, говорю прямо и
требовательно: сейчас же прибыть со всеми оставшимися при Вас
бойцами к воротам. Здесь будет виднее, что нужно предпринять для
выхода из создавшегося положения.
Ваш Нестор".
На сей раз товарищ Щусь прибыл к воротам. Вскорости вернулась и
вторая наша разведка, которая принесла сведения о численности неприятеля
-- те же, что и крестьяне, и первая разведка. Но о месте его
расположения сведения теперь были более точные. Противник
расположился на церковной площади, а его штаб во дворе Совета.
-- Носятся слухи, -- донесли мне разведчики, -- что неприятель
ожидает подкрепления из села Покровского (14 верст от Дибривок).
-- Ага, -- говорил я тогда своим друзьям, -- противник думает окружить
лес и уничтожить нас в нем.
Когда мы говорили между собою на эту тему, возле нас находилось
много крестьян, некоторые со своими семьями. Чувствуя, что большинство
из них заражаются моим настроением, притом настолько сильно, что
вмешиваются в разговор вооруженных повстанцев, излагают свои соображения
|
|