не действия наши против контрреволюции.

 --К действиям решительным, не знающим колебания, мы только-только              
  готовимся и начнем их из Гуляйполя и его района, -- твердил я сам             
   себе и всем друзьям-повстанцам, мчась без остановок, в ночную пору           
     через хутора и деревушки, нередко занятые немецко-австрийскими войсками,   
             погруженными в сон, за исключением часовых. Но при встречах с 
часовыми                нам очень помогали в эту ночь фуражки с желтыми 
околышами, погоны                и куцые бесхвостые лошади уничтоженного нами 
отряда.

 23 сентября 1918 года мы вскочили в Гуляйполе. Но оказалось, оно               
 полно немецко-австрийских войск. Нас спасло только то, что мы не               
 перескочили мост, ведший в центр, а свернули влево и окраиной Гуляйполя        
        проскочили его.

 Оставаться в Гуляйполе было невозможно. Мы оставили в нем только               
 одну подводу с пятью бойцами, лошади которой отказались следовать              
  дальше. Наши бочанские (окраина Гуляйполя) крестьяне, невзирая на             
   утро, могущее их выдать, в мгновение ока спрятали и эту нашу подводу,        
        и людей, и лошадей. Нам, гуляйпольцам, обидно было, что именно мы       
         не можем остановиться в это утро в Гуляйполе. И мы с бочанской стороны 
               перескочили в Песчанскую, надеясь, что в этой самой отдаленной 
от                центра окраине мы разместимся. Тем более что в этой части 
Гуляйполя                имелись самые лучшие наши нелегальные квартиры. Но 
оказалось, что                в ней идут облавы всю неделю, и не исключена 
возможность, что мы                будем сразу же накрыты. Поэтому мы, снова 
выехав на дорогу, направились                на деревню Марфополь, в 5--7 
верстах от Гуляйполя.

 Когда мы въехали в эту деревню, то солнце уже подымалось. Следовательно,       
         прятаться в деревне было нельзя. Да и квартиры, в которых мы должны    
            были остановиться, оказались пустыми. Хозяева и хозяйки их -- 
крестьяне                -- были все переарестованы немцами и сидели в 
Гуляйполе под строжайшей                охраной как укрыватели "опасного, но 
неуловимого Махно и его                ближайших товарищей".

 Это обстоятельство заставило нас направиться в поле в поисках удобной          
      балки, где можно было бы скрытно от прохожих и проезжих людей 
остановиться,                попасти лошадей и самим отдохнуть.

 Как только мы выскочили за деревню, в поле, мы сейчас же свернули              
  в сторону одной из больших и длинных балок: в так называемую Хундаеву         
       балку. Здесь мы остановились. Обставили место расположения пулеметами    
            при одном дежурном пулеметчике, расседлали лошадей, а других 
распрягли                и пустили пастись. А сами легли, чтобы приуснуть.

 Но недолго нам пришлось отдыхать. На нас наткнулись пастухи, к                
которым в час обеда съезжаются многие из Гуляйполя доить коров.                
Естественно, увидев нас, пастухи начнут рассказывать об этом съезжавшимся       
         к ним. Нервы и без того натянуты, а тут еще черти несут пастухов...

 Подымаюсь я сам. Решил открыть себя. Иду к пастухам. Созываю их                
в одно место. Объясняю им, почему мы остановились в этой балке.                
Убеждаю, что они об этом нигде ни словом не должны обмолвиться.                
Говорю им о том, что нужно бороться с немецко-австрийской армией,               
 с гетманом и его правительством, с законами этого правительства                
и что они, пастухи, должны в этом помогать борющимся хотя бы тем,               
 что не выдавать их, если увидят, властям или их секретным агентам,             
   так называемым шпикам.

 Объясняю им, что борьба борющихся против немцев и гетмана должна               
 превратиться в великую украинскую крестьянскую революцию, и тогда              
  мы, труженики, их победим. Спрашиваю их мнения о том, что сказал              
  им. А они остановились (все это я говорил им на ходу, идя вслед               
 за коровами) и, разинув рты, молчат. Почему?

 Оказывается, они перепугались, неожиданно увидев меня. Начинаю                
их уговаривать быть смелыми и хорошими сынами трудового крестьянства.           
     А они мне рассказывают, что им известно, что я набрал у гуляйпольских      
          крестьян много денег и убежал в Москву. Купил там роскошный барский   
             дом и живу в роскоши, а о крестьянах даже и не вспоминаю.

 Я добиваюсь, где и от кого они все это слыхали. Они говорят:

 -- Нам многие из наших буржуев говорили, да и прокламацию немецко-австрийского 
               штаба читали.

 И тут же один из них побежал в свой пастушечий курень и принес                
мне эту прокламацию на украинском и русском языке.