Блеск моих погон, видимо, внушал руководителям этого отряда доверие, 
               и они подпустили нас к себе на 70--80 шагов. Это дало мне 
возможность                стать во весь рост на тачанке с пулеметом, с которым 
я ехал впереди,                и скомандовать конному гетманскому отряду 
остановиться и сдать оружие.

 Но отряд в мгновение ока схватил свои винтовки с плеч и взял их                
наизготовку.

 Наш "максимка" затрещал, и пули его пролетали над головами                
всадников. Они все соскочили с лошадей и дали сигнал о сложении                
оружия.

 Повстанцы быстро их окружили и разоружили.

 Опрашивая офицеров, мы выяснили, что они -- помещики. Один из них              
  поручик Мурковский. Он еще весной организовывал на свои средства              
  отряды помощи немецко-австрийской оккупации Украины, а теперь руководил       
         конным отрядом Александровской государственной стражи.

 Мы в свою очередь назвались карательным отрядом по борьбе с революционерами.   
             Я и мои товарищи отрекомендовались. Я сказал, что прислан из Киева 
               по распоряжению самого гетмана в этот бунтарский Александровский 
               уезд, чтобы навести в нем расшатанные революцией порядки.

 Далее начальник разоруженного отряда объяснил мне, где он со своим             
   отрядом был и куда направляется. Направлялся он в имение своего              
  отца погулять день-два, поохотиться за дичью и за крамольниками               
 в ближайших от имения деревушках. Рассказал он мне и о том, в каких            
    деревнях и хуторах впереди моего пути стоят немецко-австрийские             
   войска; где, какого количества и рода оружия и в каком направлении           
     передвигаются из деревни в деревню карательные отряды. И вообще            
    начальник этот настолько разболтался передо мной о доблести своей           
     и карательных отрядов в борьбе с бунтующим революционным крестьянством     
           Запорожья, что не заметил нервно вздрагивавших при выслушивании      
          его моих глаз, губ и вообще мускулов лица. Под конец разговора,       
         начальник сказал мне:

 -- Может быть, угодно вам будет пожаловать с нами в наше имение?               
 Поужинаем и поохотимся на диких уток на пруду. А завтра, если вас              
  ожидает спешное дело, сыметесь в путь.

 Я зло рассмеялся и ответил ему:

 -- Вы, господин поручик, меня не понимаете. Я задался целью борьбы             
   с негодяем-гетманом и с его опорой --всей контрреволюционной сволочью,       
         с немецко-австрийским юнкерством во главе. Вы, по-видимому, не узнали  
              меня? Я -- революционер Махно. Фамилия вам, кажется, достаточно   
             известная, не правда ли? Я со своим отрядом несу смерть всем 
палачам                и убийцам свободы и жизни трудового народа Украины и 
революции,                через которую трудовой народ завоевывал себе свободу, 
а палачи ее                казнят...

 Начальник бросился на колени, делая попытку схватить меня за ноги,             
   чтобы поцеловать. Его подчиненные тоже упали на колени.

 Но когда я сделал три-четыре шага назад от него, он начал сперва               
 рвать на себе волосы, а затем, придя в себя, предлагать мне подъехать          
      с ним в имение, и он даст мне сколько я захочу денег.

 Из рядов его подчиненных тоже посыпались предложения подобного                
же характера. А шурин начальника, тоже офицер (или, во всяком случае,           
     носил офицерские погоны) прямо заявил мне:

 -- Сколько вы, господин революционер Махно, захотите денег, я и                
мои родственники вам не дадут, но двадцать тысяч рублей я вам обещаю.

 Мои хлопцы, держа перед каждым из этих жалких людишек винтовки                
наизготовку, не выдержали. Они расхохотались над их предложениями               
 денежного подкупа и закричали мне:

 -- Вы думаете этих негодяев пощадить?

 -- Конечно, убивать их нельзя,-- сказал я друзьям. -- У нас нет                
данных об их зверских действиях в борьбе с революцией, против тружеников.       
         Повяжите их и быстро отвезите в сторону от дороги саженей на сто       
         -- сто пятьдесят и бросьте их там где-нибудь в ложбинке. Ночью их      
          никто не развяжет, а могут их развязать только наутро пастухи или     
           кто-либо из проезжих по полю крестьян. За это время мы будем совсем  
              в других районах, за Днепром. (Слово "Днепр" я упомянул