повторю, что это так. Но знания практических постулатов                нашего 
идеала нигде нельзя почерпнуть, кроме как в нашем непосредственном              
  действии и действии тех широких трудовых масс, во имя которых и               
 силами которых мы до сих пор старались расчищать путь развитию революции,      
          борясь со всякого рода попытками представителей разных партий и       
         их правительств всячески искажать подлинную сущность целей нашей       
         революции. Эту сущность трудящиеся, с помощью истинных своих друзей,   
             революционеров-безвластников, должны наметить и в процессе 
решительной                борьбы стараться во что бы то ни стало реально 
закрепить за своей                жизнью. Борьба эта уже началась. По всей 
Украине крестьяне и рабочие                кровно заинтересованы в том, чтобы 
изгнать отсюда немецко-австрийские                контрреволюционные армии, 
низвергнуть гетмана и притянуть ко всенародному                революционному 
суду социалистов из Украинской Центральной рады,                приведших эти 
контрреволюционные немецко-австрийские силы против                революции и 
тем не менее нагло до сих пор считающих себя друзьями                украинских 
тружеников. И хотя эта борьба носит пока что слабый,                главным 
образом психологический характер, но отсюда недалеко до                того 
момента, когда она примет характер повсеместного и прямого                
действия. Отдельные акты такого действия начинают все чаще и чаще               
 давать врагам нашим себя чувствовать. Необходимо эти акты теперь               
 же расширить и участить, придавая им в то же время организованный              
  и идейно устойчивый характер. Об этом на нашей таганрогской конференции       
         я уже говорил. Тогда товарищ Марченко целиком меня поддерживал.        
        Тогда же была вынесена нами резолюция. И я считаю, что эта резолюция    
            не устарела. Согласно ее положениям, я вел здесь работу до вашей,   
             товарищи, встречи со мною. Думаю, что теперь мы эту работу 
расширим                и выявим в открытом вооруженном выступлении.

 Товарищ Марченко вместо ответа плакал и целовал меня. Семен Каретник,          
      А. Семенюта, Лютый и многие другие товарищи согласились целиком           
     со мною. Они настаивали, однако, на том, чтобы до открытого вооруженного   
             выступления в Гуляйполе уничтожить руководителей весеннего 
контрреволюционного                переворота: Ивана Волка, Аполлона Волоха 
(оба офицеры), Осипа Соловья                (рабочий-механик), Дмитренко 
(агроном; по убеждениям украинский                эсер), Василия Шаровского 
(украинский социалист-революционер), командира                еврейской роты 
Тарановского (приказчик лавчонки, прапорщик военного                времени), 
взводного командира этой же роты Леймонского (приказчика                по 
профессии, по убеждениям -- куда ветер дует), а также и ряд шпионов,            
    во главе которых стояли: старый испытанный шпион Сопляк, И. Закарлюк        
        и Прокофий Коростелев.

 С этим мнением товарищей я согласился, но предложил не трогать                
командира роты Тарановского и начальника артиллерии В. Шаровского.

 Против убийства Тарановского я стоял потому, что он не руководил               
 арестами членов Совета крестьянских и рабочих депутатов и революционного       
         комитета. Он лишь по требованию штаба заговорщиков сдал со своей       
         ротой дежурство по гарнизону; нес дежурство за него его помощник,      
          по приказаниям которого и посылались части роты в распоряжение штаба  
              заговорщиков, чтобы каждая в своей области действовала против 
революции.

 Взводный командир Леймонский усердствовал при аресте революционеров,           
     а в то время, когда о нем шла речь, служил шпионом в немецком штабе.       
         Против убийства его, как и Сопляка, Ивана Закарлюки, Прокофия 
Коростелева,                Ивана Волкова, Аполлона Волоха, Дмитренко, Тихона 
Быка (председатель                делегации от заговорщиков к немецкому 
командованию) и многих других,                я не возражал. Как и все мои 
товарищи по группе, я считал этих людей                преступниками, 
достойными смерти именно от руки нашей организации.

 Но в то же время я несколько опасался такого похода против изменников          
      и провокаторов в революции. Опасался я того, чтобы этот поход не          
      превратился в поход и против еврейской буржуазии. Разумеется, эта         
       буржуазия радовалась действиям еврейской роты не одна, а вместе          
      с русской и украинской буржуазией, явно поддерживая, угощая и всячески    
            восхваляя главных воротил штаба заговорщиков. Но еврейская 
буржуазия                осталась в глазах гуляйпольского населения более 
заметной, чем нееврейская.                Поход против нее мог отразиться в тот 
момент на евреях вообще, приняв                массовый характер.

 Вот почему я, повторяю, боялся того, чтобы до нашего открытого                
выступления против немецко-гетманского произвола заняться террористическими     
           актами против провокаторов.

 Что касается Василия Шаровского, то он, как я узнал, с первого                
же момента возмутился против совершенного переворота. При передаче              
  штабом провокаторов немецкому командованию орудий, пулеметов и винтовок,