районе против нашествия немецко-австро-венгерских экспедиционных           
     армий и отрядов Центральной рады.

 Товарищ Свердлов, как будто и поколебленный, не переставал, однако,            
    твердить:

 -- Почему же они не поддерживали наших красногвардейских отрядов?              
  У нас есть сведения, что южное крестьянство заражено крайним украинским       
         шовинизмом и всюду встречало экспедиционные немецкие войска и отряды   
             Центральной рады с особенной радостью, как своих освободителей.

 Я начал нервничать и горячо осуждать их сведения об украинской                
деревне. Я сознался ему, Свердлову, что сам являюсь организатором               
 и руководителем ряда крестьянских вольных батальонов для революционной         
       борьбы против немцев и Центральной рады и что я знаю, крестьянство       
         могло бы выделить из себя могущественную революционную армию против    
            немцев и Центральной рады, но оно не видело боевого фронта 
революции.                В красногвардейские отряды, которые вели борьбу по 
линиям железных                дорог, всегда держась своих эшелонов и при 
первом же неудачном бое                не всегда даже грузившихся в эти эшелоны,
 а отступавших на десятки                верст, не видя противника (движется он 
по их следам или остановился),--                в эти отряды крестьянство не 
верило, ибо сознавало, что, будучи                без оружия, оно останется 
само одиноким в своих селах на растерзание                палачам революции. 
Красногвардейские отряды свои эшелоны не бросят                в 10--20 верстах 
от деревни, чтобы прийти в нее и не только вооружить                и, 
подбодрив, толкнуть крестьян на революционный подвиг, в бой против              
  вооруженных врагов революции, но и самим пойти вместе с ними на               
 этот подвиг...

 Свердлов слушал меня с особым вниманием и лишь время от времени                
переспрашивал меня:

 -- Да неужели же это так?

 Я указал ему на ряд красногвардейских отрядов из групп Богданова,              
  Свирского, Саблина и других, указал в более спокойном тоне на то,             
   что красногвардейские отряды, будучи прикреплены к путям железных            
    дорог, к эшелонам, при помощи которых они привыкли быстро наступать,        
        но чаще всего отступали от противника, не могли внушать серьезного      
          доверия к себе со стороны крестьянской массы. А сама эта масса видела 
               в революции средство избавления себя от гнета не только помещика 
               и богатея-кулака, но и от слуги этих последних -- власти 
политического                и административного чиновника сверху и поэтому 
совершенно сознательно                была готова защищать себя, защищать свои 
завоевания от казни и разрушения                их немецким юнкерством и 
гетманщиной.

 -- Да, да, на счет красногвардейских отрядов вы, пожалуй, правы...             
   Но мы их уже реорганизовали в Красную Армию. Теперь у нас растет             
   могучая Красная Армия, и если южное крестьянство так революционно,           
     как вы мне его представили, то мы имеем большие шансы на то, что           
     немцы будут разбиты, гетман низвергнут в самом недалеком будущем           
     и власть Советов на местах восторжествует и там, на Украине, --            
    сказал мне Свердлов.

 -- Это будет зависеть от того, какая подпольная работа будет вестись           
     там. Я лично считаю, что теперь больше, чем когда-либо, там нужна          
      подпольная работа революционеров, работа главным образом организационная, 
               боевого характера, которая помогла бы массам выйти на путь 
открытого                восстания по городам и деревням против немцев и 
гетмана. Без восстания                чисто революционного характера внутри 
Украины нельзя немцев и австрийцев                заставить отступить из 
Украины, а гетмана и гетманцев пленить или                заставить бежать 
вслед за немцами и австрийцами. Наступление Красной                Армии 
немыслимо в силу Брестского договора и тех условий чисто политического          
      характера, которыми наша революция окружена извне.

 Когда я все это говорил товарищу Свердлову, он делал какие-то отметки          
      для себя, говоря мне:

 -- Вашу точку зрения в данном случае я целиком разделяю. Но скажите            
    мне, кто вы такой, коммунист или левый эсер? О том, что вы украинец,        
        видно из вашего разговора, а к какой из этих двух партий принадлежите,  
              нельзя понять.

 Этот вопрос меня если и не смутил (потому что секретарь ВЦИКа мне              
  его уже задавал), то, во всяком случае, поставил в затруднительное            
    положение. Передо мной встал тоже вопрос: Как быть? Сказать ему,            
    Свердлову, прямо, что я -- анархист-коммунист, товарищ и друг тех,