Но Рощин оставался тем же бесшабашным, каким он, видимо, был много             
   лет до этого времени. Он засыпал товарищей фразами, подчас обещая            
    помочь нам всем, желающим очутиться на Украине в царстве гетманщины.        
        Конечно, не все из присутствовавших на этой конференции думали о        
        поездке на Украину и не все верили в его обещания. Это было очень       
         заметно. Но те, кто верили, что большевистская власть снабдит их       
         документами и деньгами на дорогу, те упивались его баснями. И лишь     
           когда Красный поставил Рощину прямо вопрос, чтобы он пошел к кому    
            следует из большевистских владык и раздобыл средства для бюро по    
            отправке анархистов на Украину для подпольной работы против 
гетманщины                (которое одесситы мечтали создать), и когда 
Гроссман-Рощин от этой                миссии отказался, мотивируя свой отказ 
тем, что он не видит цели                этого бюро, лишь тогда у знаменитых 
одесситов вера в Рощина несколько                поблекла и потеряла свою 
выпуклость -- по крайней мере, на то время,                что длилась 
конференция.

 После неудавшейся попытки прямых рощинцев использовать самого Рощина           
     (а через него и большевистских владык, которые в то время чувствовали      
          уже оппозицию себе со стороны левых социалистов-революционеров и      
          действовали теперь в кое-каких делах на свой риск и страх) для дела,  
              которое одесским анархистам во главе с Красным было более всего   
             близко, ряд товарищей поставили перед конференцией общий вопрос:   
             намереваясь пробраться на Украину для подпольной работы 
самостоятельно,                не обращаясь к большевикам за материальной 
помощью, они хотят установить                здесь, на конференции, 
определенный взгляд анархистов на то, какие                методы борьбы 
наиболее целесообразны в нашей деятельности против                реакции 
гетманщины, за низвержение последней?

 По этому вопросу высказались почти все товарищи. Однако к определенному        
        единому взгляду не пришли и ограничились лишь общим пожеланием быть     
           бескомпромиссными в своей деятельности, идти в массы и воспитывать   
             их в таком же духе...

 Помню, когда мы оставили гостиницу "Флоренция", я шел                по 
тротуару Тверской с Аршиновым и перебросился с ним несколькими                
словами о конференции. Он видел мое возмущение идеологическим разбродом         
       и безответственным поведением одесситов, которые, на мой взгляд,         
       определенно склонялись на путь лакейства перед большевиками. Аршинов,    
            по натуре человек более сдержанный, чем я, не был так резок в своем 
               мнении о роли одесситов Красного и Мекеля на этой конференции. 
Но                в принципе он целиком разделял мое мнение об их поведении.

 После этой нашей конференции я еще раз подчеркнул для себя неопровержимую      
          правду о том, почему наше движение в первые дни революции так быстро  
              увлекало за собою трудящихся, а с течением времени начинает 
слабеть                и отпугивать их от себя. По-моему, все это происходит 
потому, записывал                я для себя, что в нашем движении не выявлены 
положения об общественности.                Наше движение не имеет в своем 
распоряжении тех средств, к которым                борющиеся массы питали бы 
доверие, веря, что с их помощью они могут                выйти в своей борьбе 
на открытый, свободный и независимый путь нового                
социально-общественного строительства. Наше движение питается все               
 еще чисто философскими принципами в своих подходах к массам и к                
их повседневной реальной борьбе. И поэтому при всем превосходстве               
 его идей перед идеями государственного социализма оно бессильно                
убедить трудящиеся массы в том, что, поддерживая его, следуя за                
ним, они достигнут высшей, более свободной и счастливой формы организации       
         для общественной и индивидуальной жизни.

 Но значит ли это, что его нужно признать совсем неспособным справиться         
       со своей исторической миссией в жизни и борьбе угнетенного трудового     
           человечества? Безусловно, нет, таким признавать его нельзя. Оно      
          слишком сильно и могуче уже и в наш век. И располагай оно достойными  
              его цели социальными средствами для своих социальных действий, 
большая                часть трудового человечества давным-давно признала бы 
его и усовершенствовала                бы его методы борьбы... И оно явилось бы 
в жизни и борьбе трудящихся                руководящей идеей, дающей вовремя и 
на все запросы дня точные ответы.

 Увлекаясь этими мыслями, я, однако, отдавал себе отчет, что осуществлять       
         эти мысли в практической борьбе в настоящее время нелегко, что для     
           этого нужны силы, а их почти нет в России. При этом я неоднократно   
             думал о П. А. Кропоткине. Думал: что же он, этот маститый вождь    
            анархизма, делает теперь? О чем он думает? Неужели он не видит тех  
              причин, которые делают анархизм бессильным выявить в действии, 
полно                и отчетливо, перед трудовыми массами все то, чего он ищет 
в великой                борьбе? Ведь не может же быть, чтобы этот великий