|
рядов самые преданные революционные сыны, убивались они, а с
ними и надежды многомиллионных украинских тружеников села и
города на победу революции. Правда, подлейшая Центральная рада
сдала уже в это время свою власть гетману. Вся эта
контрреволюционная сволочь, которая, видимо, сама не замечала,
куда шла до сих пор и куда вела своих союзников -- немецких и австро-венгерских
сатрапов, -- была теперь в плену у этих самых союзников. Она уже
не могла сама творить того гнусного дела против революции,
которое она творила и позволяла от своего имени творить этим
своим союзникам. И эти "добрые, славные" союзники, на которых
Центральная рада так надеялась в своей борьбе с большевиками,
левыми социалистами-революционерами, анархистами, в борьбе со
всей революцией, теперь низвергли свою союзницу и предоставили
украинским буржуа водрузить на ее место гетмана. Теперь он, этот
новоиспеченный царь-бандит, дал свое имя немецким и
австро-венгерским бандитам, чтобы они могли творить свое гнусное
дело над украинским трудовым народом. Бандит-гетман обязался
перед Вильгельмом II немецким и Карлом австровенгерским продолжать
в союзе с ними дело Украинской Социалистической Центральной рады,
и продолжать более определенно и с еще большими гарантиями, чем
можно было ожидать от Центральной рады. Немецкие и австро-венгерские
цари и буржуа так нуждались в украинском хлебе и мясе, так желали
расцвета украинской монархии и помощи от нее не только хлебом и
жировыми веществами, но и живым человеческим мясом, если не против
республиканской Франции, то хотя бы против Русской Революции, этой
рассадницы революционных бурь и пожаров, предвещавших гибель
буржуазному классу, и в первую очередь царям и их коронам!..
На этом деле бандиты нашли общий язык. Украинский бандит, судя
по газетам, принял все планы немецко-австро-венгерского военного
командования и в отношении украинского трудового народа, и в отношении
его богатств. Предвиделось полное ограбление тружеников -- ограбление,
начатое немцами и австрийцами еще вместе с радой. Теперь оно имело
шансы еще более разрастись. Но неужели же украинские
революционные труженики не воспрепятствуют ему?.. Нет, они
опомнятся, они положат конец всей этой подлости. Нужно ехать к
ним, нужно быть среди них...
Так, освещая товарищу Любимову положение на Украине, каким оно
мне представлялось по последним сведениям, я просидел почти до утра.
Товарищ Любимов заявил мне, что и он едет со мною, но я ему отсоветовал,
мотивируя тем, что я сам еще не знаю путей через границу, которая,
по сведениям, на всем своем протяжении бдительно охраняется немцами.
Мы условились, что я из Москвы, а в крайнем случае из Курска напишу
ему подробности о границе и он немедленно покинет Астрахань.
Наутро я в сопровождении Любимова и Васильева был уже на пароходных
пристанях и в последний раз наблюдал всероссийское богатство, выражавшееся
в беспрерывном движении тысяч пароходов, шхун, лодок и лодочек,
прибывавших и отбывавших с товарами во всех направлениях. Это
живописное движение сочеталось с природной красотой дельты реки
Волги, окаймленной песчаными берегами и черными замётами на
диком пустыре по-над берегом. А в десять часов утра мы все трое
пожали друг другу руки, облобызались, обещая встретиться на
Украине, и я влез в каюту парохода "Кавказ и Меркурий". Был час
отправки. Покуда пароход отчаливал, мы еще раз перекликнулись
двумя-тремя фразами, перебросились, словно дети, двумя-тремя
братскими поцелуями, махнули платочками, от чего я
расчувствовался... А далее я выскочил на палубу парохода и устремил
взор в оставляемую Астраханскую пристань, на всю ширь Волги, подходящей
здесь к Каспийскому морю, и не отрывался от этих видов, пока движение
парохода не скрыло их от меня.
Глава XII
В ПУТИ ОТ АСТРАХАНИ ДО МОСКВЫ
Против течения пароход шел не так быстро, как я представлял себе.
До Саратова путь далекий, и это дало мне возможность наедине
сосредоточиться и подумать о том, куда я еду и зачем.
Куда я еду -- это было просто и понятно. Я еду до Саратова пароходом,
а там сяду в поезд и отъеду в Москву. В центре бумажной революции
я увижусь, с кем пожелаю; поговорю, о чем захочу, и направлюсь на
Украину. Так мы ведь решили на таганрогской конференции!.. Кажется,
тоже все просто и понятно. Однако я о чем-то тревожился. Что-то
нагоняло на меня какую-то навязчивую боязнь ответственности перед
тем, что предстоит мне с рядом товарищей начать на Украине в связи
с борьбой не на жизнь, а на смерть со всеми явными и тайными
силами контрреволюции. И вот я еще раз пересмотрел газеты с
|
|