"С этой здоровой мыслью, -- говорили мне впоследствии бойцы                из 
отряда Петренко, -- мы шли на фронт против контрреволюции Украинской            
    Центральной рады и ее союзников -- немцев, мадьяр и австрийцев.             
   С этой же мыслью мы решили встретить и людей, продавшихся власти,            
    шедших нас здесь убить".

 Я наблюдал начало боя. Я видел, как отважно сражались обе стороны.             
   Видел также, что на стороне отряда Петренко было все население хутора        
        Ольшанское и прилегающих к нему других хуторов. Оно возило воду,        
        хлеб, соль отряду Петренко. Оно собирало винтовки и патроны для         
       него, все время и вовремя ставя его в известность о том, откуда          
      его обходят и откуда могут обходить войска власти.

 Я видел, наконец, как отряд Петренко, в 6--7 раз уступавший числу              
  своих убийц, обратил этих последних в бегство, заставив бросить               
 не только подбитые автоброневики, но и целые -- с ранеными и убитыми           
     бойцами.

 Однако отряд Петренко, как и сам Петренко, этим выгодным для себя              
  положением не воспользовался. Как революционный отряд, до сего времени        
        действовавший в солидарности с революционной властью, он хотел от       
         нее только справедливого разрешения случившегося; или если она 
стыдится                разрешать в справедливой форме то, что сама же 
натворила, то от                нее требовали только открыть отряду свободное 
продвижение через                Царицын в требуемом направлении.

 Тогда власти прибегли к иезуитской хитрости: они предложили переговоры         
       отряду Петренко. А когда переговоры приближались к концу и Петренко      
          нечего было уже остерегаться (как утверждали бойцы из его отряда),    
            власти схватили Петренко и заточили в тюрьму, а от отряда 
потребовали                якобы даже за подписью самого Петренко сложения 
оружия. Этот иезуитизм                царицынской власти помог ей обезоружить 
отряд и, раздробив его,                влить в красноармейские части, некоторое 
время не давая разбитым                по частям бойцам оружия на руки.

 *

 Как раз в то время, когда Петренко был схвачен и посажен в тюрьму,             
   а его отряд обезоружен и разбит на группы по верноподданническим             
   красноармейским частям, находившимся в эшелонах на Северо-Кавказском         
       царицынском вокзале, я посетил некоторых из этих бойцов с целью          
      разузнать о характере переговоров, которые велись после боя их с          
      властью, а также о судьбе арестованного их командира. Бойцы эти           
     знали меня еще из Украины: вместе с ними я и мои товарищи гуляйпольцы      
          отступали до Таганрога. Они не ожидали от меня злонамеренных подходов.
                Они знали, что я анархист-коммунист, и были откровенны в своих 
разъяснениях                сути дела.

 Все они с особой радостью рассказывали мне о том, что они переживали           
     на Украинском фронте, когда боролись под высшим командованием 
Антонова-Овсеенко                против нашествия контрреволюционных 
немецко-австро-венгерских армий                и отрядов Украинской Центральной 
рады, которая действовала на Украине                против тружеников, 
творивших революцию. При этом радость их иногда                соединялась с 
чувством счастливого удовлетворения и сознания, что                они, 
труженики села и города, поняли наконец, что освободить себя                они 
могут только силою оружия и сами своею твердостью воли и смелостью              
  непосредственных действий в осуществлении своих целей. Но когда               
 речь переходила на их настоящее положение, на положение уважаемого             
   ими всеми их командира Петренко, радость на их лицах быстро исчезала.        
        Некоторые, понурив головы, замолкали. Другие с горечью рассказывали     
           мне, что к их отряду власти начали придираться от самой станции      
          Тихорецкая. Придирки эти выражались в саботаже своевременной отправки 
               эшелона, в несодействии закупке провианта, в несмелых, но 
понятных                намеках на то, что отряды, вышедшие из Украины, не 
могут двигаться                вооруженными по России: они должны разоружиться, 
объявив себя беженцами,                и т. д.

 -- Для нашего отряда,-- говорили они,-- хотя он и состоит в большинстве        
        из украинцев, крестьян и рабочих, а не русских, такое отношение         
       революционных властей было крайне обидным. Ибо мы прежде всего --        
        революционные труженики. Мы взяли в руки оружие и боремся за 
революционные                цели тружеников. И нам казалось, что мы имели 
право ехать по революционной                стране, не складывая оружия, тем 
более что наш командир Петренко                ходатайствовал перед высшим 
командованием о том, чтобы последнее                разрешило нам переброситься 
в Сибирь против генералов Дутова--Колчака,                и высшее командование 
якобы не против этого.