Мининым и Гулаком                (Ворошилов тогда только подымался и многим не 
казался еще таким                великим, как первые два, хотя он был уже тогда 
умнее и выдержаннее                их) решили разоружить отряд Петренко во что 
бы то ни стало. Носились                слухи, что военный народный комиссар 
Троцкий тоже был согласен на                разоружение этого отряда. Это еще 
более ободряло царицынских правителей                в их выступлении против 
отряда Петренко.

 Но Петренко, как и его отряд в целом, сознавая за собою крупные                
революционные боевые заслуги на Украинском фронте против контрреволюции,        
        не мог примириться с тем, чтобы их -- ничем противореволюционным        
        себя не запятнавших -- имели право разоруживать те, кто до того         
       времени революционного боевого фронта даже не видел, а со спокойной      
          совестью сидел себе определенные часы в ревкомитетах, по городам,     
           и подписывал не всегда для дела революции полезные бумажонки, а      
          в свободное время преспокойно прогуливался в парке или на катере      
          по широкому раздолью Волги с одной-двумя "свободными работницами      
          революции", как их называли грубоватые, но честные сотоварищи         
       Петренко по оружию.

 Поэтому отряд Петренко и на сей раз запротестовал против того,                
что власти приказали ему сложить оружие, и запротестовал так, как               
 может протестовать революционный боец, веривший в идею солидарности            
    равных, но увидевший власть и ее подлое поползновение оседлать революцию,   
             загнать ее в чисто партийные рамки, кастрировать ее в интересах    
            политического господства партии.

 Отказ отряда Петренко сложить оружие пред властью Царицынского                
ревкома вызвал вооруженное наступление против него. Из города потянулись        
        красноармейские части, которые всего несколько дней как сбросили        
        с себя имя красногвардейских и как будто стройнее шли на бой, 
поддерживая                престиж армейщины. За ними тянулись пулеметы, орудия.
 Жители города                насторожились. Кто не знал, в чем дело, 
расспрашивал другого.

 А контрреволюционная сволочь всюду рыскала в толпе и нюхала: не                
подошли ли казачьи белогвардейские отряды к Царицыну, не время ли               
 начать в тылу революции свои грязные контрреволюционные делишки                
решительнее и более открыто. И когда эта сволочь узнавала, что казачьи          
      белогвардейские отряды от Царицына слишком далеко, а бой затевается,      
          между своими, она хотя и радовалась, но решительность свою теряла     
           и натягивала поплотнее свои маски.

 Какая-то жуть охватывала нас, украинских революционеров, отступивших           
     из Украины и надеявшихся встретить в России всех тружеников за прямым      
          своим делом -- за революционным строительством, свободным и 
самостоятельным,                чуждым какой бы то ни было политической 
авантюры со стороны тех,                кто подошел к ним под флагом социализма 
и на словах стремился помочь                им избавиться от векового рабства. 
Мы встретили всюду ложь, приказы                и окрики начальников, 
поддерживающих эту ложь.

 Вооруженное наступление против отряда Петренко особенно подчеркивало           
     торжество лжи над правдой, правдой, на основе которой трудящиеся           
     с первых дней революции пытались закладывать фундамент своего нового       
         свободного общества и с этой целью распределяли свои силы, группируя   
             их в армии построения этого общества и защиты его. Хотелось 
броситься                навстречу шедшим против отряда Петренко 
красноармейским колоннам                и кричать: "Куда вы идете? Вас ведут 
убивать своих -- тех,                кто честно боролся на фронте революции и 
не по своей вине отступает                с мыслью, чтобы с другой стороны, на 
другом участке ударить против                контрреволюции..." Хотелось тем 
более остановить эти колонны,                что они были в шесть-семь раз 
многочисленнее отряда Петренко и лучше                вооружены. Однако то 
обстоятельство, что части уже наэлектризованы                и двинулись с 
места, что их уже никто и ничто со стороны не может                остановить, 
меня удерживало от вмешательства, и я с тяжелой болью                в душе 
постыдно остановился и стал в ряды нейтральных наблюдателей                за 
черным делом власти: власти новой, рожденной и воспитывающейся                
под влиянием "социализма"...

 Царицынские красноармейские войска проходили уже Северокавказский              
  вокзал Царицына, вытягиваясь по направлению хутора Ольшанское, где            
    остановился эшелон с отрядом Петренко. Казалось, они его сотрут.            
    Но... закаленные в длительных боях с отрядами Центральной рады и            
    немецко-австро-венгерскими армиями, рабочие и крестьяне отряда Петренко     
           верили в свою правоту, и эта вера вселяла в них дух стойкости 
революционных                бойцов, держащих в своих руках оружие не по 
принуждению, а добровольно                и во имя подлинного освобождения 
трудящихся.