губернии,                и не встречаю ни одного случая, где бы крестьяне на 
мои вопросы:                "Были ли у вас ораторы из анархистов?" -- ответили 
бы:                "Были". Везде отвечали: "Никогда не были. Очень рады         
       и благодарим, что вы нас не забываете..."

 В период этих ожиданий подошло время губернского съезда Советов                
рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов и Крестьянского          
      союза.

 Был созван съезд Крестьянского союза в Гуляйполе. Обсудили повестку            
    дня губернского съезда. Над вопросом о реорганизации крестьянских           
     союзов в крестьянские советы долго думали и в конце концов решили          
      послать от себя делегата на губернский съезд. От крестьян уполномочили    
            делегатом меня, от рабочих -- товарища Серегина. С особой радостью  
              ехал я в Екатеринослав, надеясь побывать в федерации анархистов,  
              лично поговорить обо всем, что нашу группу в целом интересует (а  
              интересовало ее больше всего вот что: почему из города нет 
анархистских                агитаторов по деревням?).

 Умышленно я выехал на съезд днем раньше. С вокзала еду прямо в                
киоск федерации. Застаю в нем секретаря -- Молчанского. Одессит,                
старый товарищ. Знаем друг друга еще с каторги. Радость, обнимаемся,            
    целуемся.

 Я тотчас же обрушился на него: что они делают по городам? Почему               
 не разъезжают с целью организации по всей губернии?

 Товарищ Молчанский со свойственной ему манерой волнуется, разводит             
   руками, говорит: "Брат, сил нет. Мы слабы. Мы только-только                
сгруппировались здесь и еле обслуживаем рабочих на здешних заводах              
  и солдат по казармам. Мы надеемся, что со временем наши силы разовьются,      
          и тогда мы теснее свяжемся с вами в деревне и начнем работу более     
           энергичную по деревням"...

 Долго мы после этого сидели молча и глядели друг на друга, погрузившись        
        каждый в себя и в будущее нашего движения в революции... А затем        
        Молчанский начал успокаивать меня, уверяя, что в недалеком будущем      
          в Екатеринослав приедут Рогдаев, Рощин, Аршинов и ряд других 
товарищей,                нам не известных. Наша работа будет переброшена в 
деревню. Затем                он повел меня в клуб федерации, который раньше 
назывался Английским                клубом.

 Там я застал много товарищей. Одни спорили о революции, другие                
читали, третьи ели. Словом, застал "анархическое" общество,                
которое по традиции не признавало никакой власти и порядка в своем              
  общественном помещении, не учитывало никаких моментов для революционной       
         пропаганды среди широких трудовых масс, так остро в этой пропаганде    
            нуждавшихся.

 Тогда я спросил себя: для чего они отняли у буржуазии такое роскошное          
      по обстановке и большое здание? Для чего оно им, когда здесь, среди       
         этой кричащей толпы, нет никакого порядка даже в криках, которыми      
          они разрешают ряд важнейших проблем революции, когда зал не подметен, 
               во многих местах стулья опрокинуты, на большом столе, покрытом 
роскошным                бархатом, валяются куски хлеба, головки селедок, 
обглоданные кости?

 Я смотрел на все это и болел душой. В это время в залу вошел Ив.               
 Тарасюк (он же Кабась), заместитель секретаря Молчанского. Он с                
болью и возмущением сперва тихо, а затем чуть не во весь голос закричал:        
        "Кто ел на столе, уберите!"... Сам начал подымать опрокинутые           
     стулья...

 Быстро всё со стола было убрано, и взялись подметать залу. Из клуба            
    я возвратился опять в киоск федерации, подобрал ряд брошюр себе             
   для Гуляйполя и хотел было уходить в бюро по созыву съезда для получения     
           бесплатного номера на время работ съезда, как в киоск зашла молодая  
              барышня, оказавшаяся товарищем. Она просила товарищей пойти с нею 
               в зимний городской театр и поддержать ее в выступлении перед 
рабочей                аудиторией против увлекающего рабочих социал-демократа 
"Нила".                Но присутствующие товарищи ей сказали, что они заняты. 
Она ни слова                больше никому не сказала, повернулась и ушла.

 Товарищ Молчанский спросил меня: "Ты с нею знаком? Это --                
славный и энергичный товарищ". Я в ту же минуту бросил киоск                и 
нагнал ее. Предложил ей идти вместе на митинг, но она мне ответила:             
   "Если не будете выступать, то вы мне не нужны там". Я                обещал 
ей, что выступлю.

 Тогда она взяла меня за руку и мы ускорили шаги по дороге в Зимний