ми бокалами, так черт его знает, что получится! Даже если воду так
пить, то и от нее опьянеешь, а не только от  вина.  Всех буквально воротило,
до рвоты доходило, но Сталин был в этом вопросе неумолим.
     Берия   тут   вертелся   с   шутками-прибаутками.  Эти  шутки-прибаутки
сдабривали вечер и питие  у Сталина. Берия и сам напивался, но я чувствовал,
что он делает это не для удовольствия, что он не хочет напиваться и иной раз
выражался довольно резко и грубо,
     что приходится напиваться.  Он делал так  из угодничества к  Сталину  и
других принуждал: "Надо скорее напиться. Когда  напьемся, скорее разойдемся.
Все равно так он не отпустит". Я понимал,  что такая  атмосфера создалась  в
результате   какого-то  вроде  бы  упаднического  настроения.  Сталин  видел
надвигавшуюся  неумолимую  лавину,  от  которой  нельзя  уйти,  и  уже  была
подорвана его вера в возможность справиться с  этой лавиной.  А лавиной этой
была неотвратимая война с Германией.
     Гитлер пожинал плоды побед своего оружия. Вся западная печать трубила о
его победах. Я читал тассовские сводки, в которых печатались высказывания из
буржуазных газет.  Там  злобно говорилось о  том,  что на  просторах Украины
танки Гитлера смогут развернуться во всю свою мощь; что ландшафт Украины как
танкодром, и поэтому немецкие танки могут врезаться в тело Советского Союза,
как врезается нож в сливочное масло.  Я запомнил  это выражение  из какой-то
английской  газеты.  Сталин,  конечно,  все  это  читал. Бывало, приедешь  в
Москву,  и  очень  долго Сталин  задерживает  тебя  у  себя.  Рвешься назад,
спрашиваешь: "Можно уехать?" Отвечает: "Ну, что вы спешите? Побудьте  здесь.
Дайте возможность вашим  товарищам  поработать  без вас. Пусть они окрепнут,
пусть  набираются   сил".  Вроде   аргументы,   действительно  заслуживающие
внимания: надо дать другим товарищам, которые работают без  тебя, привыкнуть
к  самостоятельности,  к самостоятельному решению вопросов и  т. п.  Все это
хорошо.  Но я  видел, что не в  этом дело. Сидишь ведь  другой  раз у него и
ничего не делаешь, а просто присутствуешь на всех этих обедах, которые стали
противными, подрывали  здоровье,  лишали  человека ясности  ума  и  вызывали
болезненное состояние головы и всего организма.
     Сталин,  думаю, страдал  тогда болезнью одиночества, боялся пустоты, не
мог оставаться один, и ему обязательно нужно было быть на людях. Его голову,
видимо, все  время сверлил вопрос о неизбежности войны, и он не мог побороть
страх  перед нею. Он тогда сам начинал пить и  спаивать других с тем, чтобы,
как говорится, залить сознание вином и таким образом облегчить свое душевное
состояние.
     Это мое впечатление. Но я думаю, что оно правильное, потому  что раньше
я подобного за ним не замечал. Я бывал  на обедах  у Сталина,  когда работал
еще  секретарем Московского городского комитета партии.  Это  были  семейные
обеды, именно  семейные, на которые приглашались я и Булганин. Сталин всегда
говорил  в  шутку:  "Ну,  отцы  города,  занимайте  свои   места".  Это  был
действительно обед.  Было там и вино и  все  прочее, но в довольно умеренном
количестве.  И  если  человек  говорил,  что не  может пить,  то  особенного
принуждения и не было.  А в предвоенный период если кто-либо говорил, что не
может или не хочет  пить, то это считалось совершенно недопустимым. И  потом
завели такой порядок, что если кто-нибудь не поддержит объявленный  тост, то
ему полагается в  виде  "штрафа"  еще дополнительно  бокал, а может  быть, и
несколько бокалов. Были и всякие  другие выдумки. Во всем этом очень большую
роль  играл  Берия, и все сводилось к тому, чтобы как можно  больше выпить и
всех накачать. И это делалось потому, что этого хотел именно Сталин.
     Меня могут спросить: "Что же, Сталин был пьяница?". Можно ответить, что
и  был, и  не  был. То есть  был  в том  смысле,  что  в последние  годы  не
обходилось без того, чтобы пить,  пить, пить. С другой стороны, иногда он не
накачивал себя так, как своих гостей, наливал себе  в небольшой бокал и даже
разбавлял его водой.  Но, Боже упаси, чтобы кто-либо другой сделал подобное:
сейчас же следовал "штраф"  за  уклонение,  за "обман  общества".  Это  была
шутка. Но пить-то надо было всерьез за  эту шутку. А потом человека, который
пил  "в  шутку",   заставляли  выпить  всерьез,  и  он  расплачивался  своим
здоровьем.  Я объясняю все это  только  душевным  состоянием  Сталина. Как в
русских песнях пели: "Утопить горе в вине". Здесь, видимо, было то же самое.
     После войны у меня заболели почки, и врачи категорически запретили  мне
пить спиртное. Я Сталину сказал об этом, и он какое-то время даже брал меня,
бывало,  под  защиту.  Но  это длилось очень непродолжительное время.  И тут
Берия сыграл свою роль, сказав, что у него тоже почки больные, но он пьет, и
ничего. И тут  я лишился  защитной  брони (пить нельзя,  больные почки): все
равно, пей, пока ходишь, пока живешь! Но и в  эти годы нельзя  было отказать
Сталину  в  том,  что  когда,  бывало,  приезжаешь  к нему  с  вопросом,  он
внимательно  выслушивал  и  вмешивался,  если  нужна была  поддержка  с  его
стороны.
     Работая до войны  на  Украине,  я неоднократно  проявлял  инициативу  в
вопросах  улучшения руководства  сельским  хозяйством  и изменения налоговой
политики в сторону  смягчения административно-податной  системы. За основу я
всегда брал интересы увеличения  производства,  поэтому предлагал ввести  за
его  рост  дополнительную  оплату,  принять  новую  систему поставок  мяса и
молока.  Раньше брали определенное количество молока с хозяйства. Хозяйство,
которое имело 10 коров,  получало скидку, а  хозяйство, которое их не имело,
совсем молока  не  поставляло. Не знаю,  как назвать такую  систему, но  она
существовала. Я внес
     предложение принять  погектарный  метод поставок  молока за плату.  Она
была ниже  себестоимости молока,  и  таким образом  колхозы  плат