трех континентах, на морях и в воздухе, не хватало людей, вооружения, 
транспортных средств, сырья, а также командных кадров. Находясь в зените, 
Гитлер давно уже был побежденным человеком. Разражавшиеся подобно ударам 
кризисы и неудачи, чьи последствия еще больше усугублялись его упрямством, 
демонстрировали весь ирреальный характер этой гигантски растянувшейся в 
географическом пространстве власти.
 Первые симптомы кризиса проявились на Востоке. С началом летнего наступления 
1942 года Гитлер перенес свою ставку из Растенбурга в Винницу на Украине и 
здесь, на ежедневных обсуждениях положения, защищал со все возрастающим 
упорством свое решение овладеть как кавказским регионом, так и Сталинградом, 
хотя захват этого города на Волге уже не имел никакого значения, разве что 
только срывал судоходство на реке. Но Гитлер теперь уже не допускал никаких 
возражений своим планам. 21 августа произошла ожесточенная перепалка, когда 
Гальдер выразил мнение, что наличных сил для двух столь выматывающих 
наступлений у немцев недостаточно. Начальник генерального штаба дал понять, что 
полководческие решения Гитлера игнорируют пределы возможного и, как это он 
сформулировал впоследствии, делают «мечты законом действий». Когда же в ходе 
этих дебатов он указал на то, что русские ежемесячно производят тысячу двести 
танков, взбешенный Гитлер запретил ему продолжать «такую идиотскую болтовню»  
[476] .
 Спустя примерно еще две недели в ставке фюрера произошла новая стычка, на этот 
раз из-за задержки продвижения на кавказском фронте. Теперь уже преданнейший 
Йодль стал тем человеком, который не только рискнул открыто защищать 
командующего группой армий «А» фельдмаршала Листа, но и, в дополнение ко всему, 
процитировал собственные слова Гитлера, чтобы доказать, что Лист лишь 
придерживался полученных им указаний. Вне себя от ярости, Гитлер прервал 
разговор. 9 сентября он потребовал от фельдмаршала, чтобы тот подал в отставку, 
и вечером того же дня взял командование этой группой армий на себя. 
Раздосадованный до глубины души, он отныне почти полностью откажется от 
контактов с генералитетом своей ставки, в течение нескольких месяцев не будет 
даже подавать руки Йодлю и не переступит порога кабинета, где делались доклады 
о положении на фронте, – впредь обсуждения будут проходить в его маленьком 
бревенчатом домике в самом узком кругу и неизменно ледяной обстановке и станут 
пунктуально фиксироваться в стенограммах. Свое убежище Гитлер теперь покидает 
только с наступлением темноты и прогуливается по уединенным дорожкам. И обедает 
он отныне в одиночестве, компанию ему составляет только его овчарка, гостей 
приглашает редко: точно так же отпало и вечернее застолье, а с ним и вся 
мелкобуржуазная общительность и доверительная непринужденность в ставке. В 
конце сентября Гитлер, наконец, убрал и Гальдера. Еще за какое-то время до того 
он обратил внимание на доклады начальника штаба при главнокомандующем Западным 
фронтом генерала Цайтцлера. Они отличались богатством тактических идей и 
постоянным оптимизмом. Теперь ему хочется видеть близ себя «человека, как этот 
Цайтцлер», заявил он  [477] и назначил того начальником генштаба сухопутных 
войск.
 А в это время все большая часть 6-й армии и со все более возраставшими 
потерями вступала в Сталинград и закрепилась на северных и южных окраинах 
города. По всей видимости, на этот раз русские были полны решимости не 
отступать, а принять бой. В руки немецких войск попал приказ Сталина, в котором 
тот тоном озабоченного отца отчизны возвещал своему народу, что отныне 
Советский Союз не может больше уступать свою территорию. За каждую пядь земли 
следует биться до последнего. Словно чувствуя в этом личный вызов себе, Гитлер 
требует теперь, вопреки совету как Цайтцлера, так и командующего 6-й армией 
генерала Паулюса, захватить Сталинград – этот город стал фантомом престижа, его 
взятие «настоятельно необходимо по психологическим причинам», как заявил Гитлер 
2 октября. А восемь дней спустя он добавил, что у коммунизма надо «отнять его 
святыню»  [478] . Когда-то он сказал, что с 6-й армией он может штурмовать 
небеса. Теперь он вступил в кровавый бой за дома, жилые кварталы и заводские 
здания, в бой, обернувшийся для обеих сторон огромными потерями. Численный 
состав немецких войск постепенно сократился до своей четверти. Но весь мир с 
часу на час ожидал известия о падении Сталинграда.
 Начиная с зимней катастрофы, когда ему впервые явился призрак поражения, 
Гитлер посвящает всю свою энергию – больше, чем до того, – кампании в России и 
все явственнее пренебрегает из-за нее всеми другими театрами военных действий. 
Разумеется, он любил думать широкомасштабными категориями – веками и 
континентами – но Северная Африка, к примеру, все равно находилась от него на 
очень большом расстоянии. Во всяком случае, он так никогда и не осознал 
стратегического значения Средиземноморья и тем самым в очередной раз показал, 
насколько аполитичной и абстрактной, насколько «литературной» была, собственно 
говоря, его широкая мысленная жестикуляция. Из-за неустойчивости его интереса, 
нехватки поставок и резервов наступательная сила Африканского корпуса оказалась 
утраченной, да и подводный флот пострадал из-за сангвинической стратегии 
Гитлера: к концу 1941 года в боевом состоянии находилось не более шестидесяти 
подводных лодок, а когда год спустя было, наконец, введено в битву при 
близительно сто единиц, вскоре противником была налажена стимулированная серией 
крупных немецких успехов система заградительных мер, что и привело к перелому.
 Изменилась теперь и картина войны в воздухе. В начале января 1941 года 
британский кабинет принял стратегический план воздушной войны, направленный на 
то, чтобы серией целенаправленных бомбардировок вывести из строя промышленность 
Германии, производившую синтетическое горючее, и, парализовав таким образом 
«становой хребет», парализовать все военные действия рейха. Однако этот план,