лев» он весьма пессимистически говорит о трудностях, связанных с ней. Он 
выдвигает требование о сорока пехотных дивизиях, о решении проблемы со 
снабжением, об абсолютном господстве в воздухе, о создании на берегу Ла-Манша 
обширной системы тяжелой артиллерии, а также о крупнейшей акции по минированию 
– и на все это отводит только шесть недель: «Если приготовления не будут со 
всей определенностью завершены до начала сентября, нам придется подумать о 
других планах»  [413] .
 Колебания Гитлера объяснялись не только его обусловленным комплексами 
отношением к Англии; скорее, его смущала тут и главная идея мобилизованного 
Черчиллем сопротивления, а именно, что мировая держава с далекими заморскими 
базами обладает богатыми возможностями самоутверждения, а поэтому и вторжение в 
метрополию, и даже захват ее еще не означает поражения. Англия могла, используя,
 например, в качестве базы Канаду, все глубже втягивать его в противоборство в 
как бы перевернутом пространстве и, наконец, втравить в войну с США, чего он 
очень опасался. И даже если бы удался разгром Британской империи, то выгоду от 
этого получила бы не Германия, а – как выразился он на совещании 13 июля 1940 
года – «только Япония, Америка и другие»  [414] . Поэтому любое обострение 
войны с Англией подрывало как раз его собственную позицию, так что не только 
сентиментальные, но и политические доводы говорили за то, чтобы искать, не 
поражения Англии, а поддержки с ее стороны. Исходя из этих соображений, Гитлер 
и формулирует – не без признаков определенного замешательства – стратегию 
последующих месяцев: постепенно, щадящими ударами и политическими маневрами 
вынудить Англию к миру, чтобы в итоге, не беспокоясь за тылы, предпринять 
все-таки поход на Восток – это было исстари его idee fixe, той идеальной 
расстановкой сил, добиться которой он стремился до сих пор политическим путем и 
которую даже сейчас, при открытом противоборстве, все еще искал, не поддаваясь 
угрозе потерять присутствие духа.
 Ее осуществлению служила в военном плане «Осада» Британских островов немецкими 
подводными лодками, а также – и в первую очередь – воздушная война против 
Англии. Парадоксы этой концепции проявлялись в том на удивление половинчатом 
вовлечении сил, на основе которого Гитлер вел это противоборство: несмотря на 
все усилия военных инстанций он так и не решился перейти к концепции 
«тотальной» войны в воздухе или на море  [415] . «Битву за Британию» – ставшее 
легендарным воздушное сражение над Англией, начавшееся 13 августа 1940 года 
(«День Орла») первыми массированными налетами на расположенные в Южной Англии 
аэродромы и радарные станции, – 16 сентября пришлось прервать после тяжелых 
потерь вследствие плохих погодных условий, причем люфтваффе так и не добились 
ни одной из поставленных целей: не последовало ни ощутимого снижения 
британского промышленного потенциала, ни психологического подавления населения, 
ни даже завоевания господства в воздухе. И хотя адмирал Редер за несколько дней 
до того отрапортовал, что военно-морской флот готов к операции по 
десантированию, Гитлер отложил ее «на потом». Директива ОКВ от 12 октября 
предписывала, «чтобы приготовления к высадке в Англии с настоящего времени и до 
весны сохранялись лишь как средство политического и военного давления на 
Англию»  [416] Операция «Морской лев» была похоронена.
 Военные действия сопровождались попыткой принудить Англию к уступчивости 
политическим путем – – созданием охватывающего всю Европу «континентального 
блока». Предпосылки для достижения этой цели были достаточно благоприятными. 
Часть Европы была уже фашистской, другую часть связывали с рейхом симпатии либо 
договоры, а еще какая-то часть была оккупирована либо побеждена, и эти 
поражения вынесли наверх имитаторский фашизм, едва ли имевший до того достойное 
упоминания количество приверженцев, но, тем не менее, обладавший теперь властью 
и возможностями для кристаллизации ее воздействий. Военные триумфы не только 
сделали Гитлера внушавшим страх диктатором всего континента, но и умножили 
магическую ауру, исходившую от него и его режима. Казалось, что он олицетворял 
мощь, момент истории и будущее, тогда как поражение Франции – в первую очередь 
– воспринималось как доказательство бессилия и конца демократической системы: 
эта страна «была нравственно загублена политикой» – так сформулировал в часы 
краха своей страны подавляющее недовольство демократией Петен  [417] . На 
Венском арбитраже 30 августа, попытавшемся решить вновь обострившиеся 
пограничные распри в Юго-Восточной Европе, Гитлер выступал в роли Верховного 
арбитра, чьего совета ждали народы и в чьих руках находилась судьба этой части 
света.
 Великая континентальная коалиция должна была охватить всю Европу и включить в 
себя Советский Союз, Испанию, Португалию, а также то, что осталось от Франции и 
управлялось из Виши. Параллельно вынашивались планы нападения на периферию 
Британской империи и развязывания противоборства на Средиземноморье, что должно 
было завершиться захватом двух его ворот – Гибралтара и Суэцкого канала и тем 
самым подрывом имперской позиции Англии в Северной Африке и Передней Азии. 
Другие, разрабатывавшиеся одновременно с теми планы, нацеливались на захват 
принадлежавших Португалии островов Зеленого Мыса, Канарских и Азорских островов,
 Мадейры, контакты с правительством в Дублине имели своей целью союз с 
Ирландией, чтобы заполучить дополнительные базы для налетов германской авиации 
на Англию.
 В то лето 1940 года помимо военных возможностей перед Гитлером в очередной раз 
открывалась огромная политическая перспектива, и никогда еще идея создания 
фашистской Европы не была столь близкой, а немецкая гегемония – столь ощутимой. 
Какое-то время уже могло казаться, что он осознает предоставляющийся ему шанс. 
Во всяком случае, осенью того года Гитлер, словно заклиная прошлые победы своей 
политики, вновь развивает большую внешнеполитическую активность. Он несколько