ее получит!»; и, наконец, напрасным было заклинающее письмо Муссолини, который 
хотел склонить Гитлера к решению проблемы при помощи конференции, заверяя, что 
«это не нарушит ритм Ваших замечательных свершений»  [306] .
 Только два противника, казалось, знали, что ситуация безвыходна: Гитлер и Бек. 
Только они одни думали исключительно о войне, один толкая к ней события, 
нетерпеливо зафиксировавшись на назначенном им самим сроке, другой 
фаталистически, устало, имея перед глазами неподкупную судьбу. Гитлер был так 
зациклен на использовании своей военной мощи, что уже не видел политических 
возможностей. Из записок английских дипломатов видно, каких маневров ожидал 
Лондон и к каким уступкам он готовился: за один только отказ от войны Гитлер 
предположительно получил бы не только Данциг и линию коммуникаций [307] , но и 
обещание Англии восстановить колониальные владения [308] , а также переговоры о 
крупном компромиссе  [309] .
 Однако Гитлер уже не мыслил альтернативами, в этот момент впервые проявилась 
явно усиливающаяся в последующие годы неспособность его выходить за рамки 
военных целей и постоянно анализировать военное положение под углом зрения его 
политических возможностей. Он хотя и принял английское предложение о прямых 
переговорах с Польшей, но тут же придал делу ультимативный оборот и потребовал 
прибытия польского представителя, имеющего все полномочия, в течение суток. В 
этом шахматном ходе явно просматривалось намерение принудить Польшу к 
капитуляции или, как это было в свое время с Чехословакией, выставить ее в роли 
нарушителя мира. Список требований, который приготовила Германия к переговорам, 
был полностью нацелен на разложение фронта противостоящих сил при помощи мнимых 
уступок: хотя в нем было требование возврата Данцига, он в остальном служил 
попытке завоевать мировое общественное мнение на свою сторону, предлагался 
целый набор мер: и плебисциты, и компенсации, и форма международного контроля, 
гарантии прав меньшинств и предложения по демобилизации. Гальдер записал о 
беседе с Гитлером во второй половине дня 29 августа: «Фюрер надеется, что 
вобьет клин между Англией, Францией и Польшей… Основные идеи: выставить только 
демографические и демократические требования». А далее идет настоящий график:
 «30.8. – поляки в Берлине. 31.8. – разрыв. 01.9. – применение силы»  [310] .
 Однако поляки в Берлин не приехали; Бека слишком пугали тени Шушнига и Гахи. 
На неустанные настойчивые запросы англичан и французов, к которым 
присоединились также и итальянцы, он лишь подавлено и коротко отвечал, что 
переговоры вести не о чем. Утром 31 августа Гендерсон был проинформирован, что 
Гитлер отдаст приказ о нападении, если польское правительство не согласится 
прислать представителя до 12 часов. Опять, как совсем недавно в Москве, 
началась борьба с польской непреклонностью наперегонки со временем. Гендерсон 
попытался переубедить своего коллегу в Берлине, направив к нему двух 
сотрудников. Липский принял посетителей, как рассказывал один из них, в своем 
рабочем кабинете, откуда была убрана часть вещей и обстановки, он был «бледен, 
как полотно», взял дрожащими руками бумагу с перечнем немецких требований, 
посмотрел на нее неподвижным отсутствующим взглядом и наконец тихо произнес, 
что не может разобраться в том, что там написано; он только знает, что надо 
оставаться твердыми и что «брошенная своими союзниками Польша готова воевать и 
умереть в одиночку» [311] : смерть была единственной идеей Польши. Таким же по 
духу было переданное в 12. 40 по телеграфу указание Бека своему послу в Берлине,
 это был документ, свидетельствовавший о растерянности, примечательно только 
время его отправления: в ту же минуту Гитлер подписал «директиву № 1 о ведении 
войны», немногим позже он ответил на вопрос итальянского посла, что все уже 
решено  [312] .
 Директива начиналась так:

 «Теперь, когда исчерпаны все политические возможности устранить мирным путем 
невыносимое для Германии положение на ее восточной границе, я решил добиться 
этого силой.
 Нападение на Польшу должно быть проведено в соответствии с приготовлениями, 
предусмотренными «Планом Вайс». День наступления – 1.9.1939, время – 4.45…
 На Западе ответственность за открытие военных действий следует возложить 
однозначно на Англию и Францию. Незначительные нарушения наших границ следует 
вначале ликвидировать на местном уровне. Строго соблюдать нейтралитет, 
гарантированный нами Голландии, Бельгии, Люксембургу и Швейцарии…»

 Вечером в 21. 00 все радиостанции передали перечень немецких предложений 
Польше, который самим полякам никогда не сообщался. Почти в то же время команда 
штурмбаннфюрера СС Альфреда Науйокса проникла, инсценируя нападение поляков на 
немецкую радиостанцию в Гляйвице, передала в эфир короткое заявление, произвела 
несколько выстрелов в воздух и оставила на месте акции несколько трупов 
отобранных для этого заключенных. Немногими часами позже, когда забрезжило утро 
1 сентября, поступило донесение польского коменданта форта Вестерплятте майора 
Сухарского: «В 4. 45 броненосец «Шлезвиг-Гольштейн» открыл из всех своих 
стволов огонь по «Вестерплятте». Обстрел продолжается». Одновременно перешли в 
наступление с исходных позиций войсковые соединения, сосредоточившиеся вдоль 
германо-польской границы. Объявления войны не было. Началась вторая мировая 
война.
 Вместе с тем Гитлер еще надеялся избежать большого конфликта. Незадолго до 
десяти часов он выехал на заседание рейхсканцелярии в здании оперы Кролля. На 
улицах, во воспоминаниям очевидцев, почти не было народа, немногочисленные 
прохожие молча бросали взгляды на машину, в которой сидел Гитлер в полевой 
серой форме. Его речь была весьма краткой и отличалась лишенной ярких красок