великий рейх во главе с Германией, охватывающий подавляющую часть Европы, а 
также обширные районы Азии, рейх, который через сто лет станет «самым 
сплоченным и самым колоссальным блоком мощи», какого еще не бывало  [531] . В 
противоположность Гиммлеру и СС Гитлер был свободен от каких-либо 
псевдоромантических представлений о Востоке; «лучше я пойду пешком во Фландрию»,
 – заявлял он и сетовал на судьбу за то, что она вынудила его в целях 
завоевания пространства пойти в восточном направлении. Россия – это «ужасная 
страна… конец света»; мысленно он ассоциировал ее с дантовским адом. «Только 
рассудок заставляет нас идти на Восток»  [532] .
 Покорялся же и создавался этот блок мощи, представлявший собой бастион 
агрессивной мессианской идеи избавления, народом господ, в подавляющей степени 
единым в расовом отношении, народом, который Гиммлер эмфатически называл 
«человечеством ариев-творцов атлантическо-арийско-нордического рода»  [533] . 
Оно возникало из панорамы борьбы за жизнь, культа крови и расового угара, его 
появление было надеждой смертельно зараженного мира, а его господство возвещало 
наступление «истинно золотого века». Строгая социальная иерархия, которую оно 
осуществляло, предусматривала наличие трех слоев: выпестованную борьбой 
национал-социалистическую «знать», широкую элиту членов партии, образующую как 
бы «новое среднее сословие», и позади них – «огромную массу безымянных… 
коллектив прислуживающих, вечно несовершеннолетних», как следовало из 
объяснений Гитлера, но все эти три слоя были призваны властвовать «над слоем 
покоренных чужеплеменников… мы сможем спокойно назвать их слоем современных 
рабов»  [534] . И сколь бы ничтожной ни была убедительность этого проекта в 
интеллектуальном отношении, он имел – по меньшей мере, в глазах идеологов и 
пропагандистов национал-социализма – очарование некоего идеального строя. Как 
коммунизм провозглашал утопию последовательного равенства в обществе, так и 
здесь имела место утопия последовательной иерархии общества; только 
историческое предназначение господства одного класса заменялось тут 
«естественным» предназначением господства одной расы.
 Согласно каталогу масштабных мер по восстановлению нарушенного естественного 
порядка, начало которому было положено еще в предвоенные годы приказом по СС о 
браках и системой пунктов отбора Главного управления СС по делам расы и 
переселений, в захваченных восточных областях осуществлялся теперь ряд новых, 
более широких и более радикальных начинаний. Гитлер и экзекуторы нового порядка 
вновь исходили из сочетания позитивных и негативных мер и связывали отбор 
хорошей крови с искоренением тех, кто был расово неполноценным. «Они посыплются,
 как мошкара», – говорилось в одной широко распространенной агитационной 
брошюре СС, а из монологов Гитлера встала картина, как он сам говорил, 
биологического «процесса очищения от навоза», от всего инородческого «отребья», 
с последующей германизацией  [535] .
 Как и обычно, его энергия проявляется с наибольшей силой в разрушении. 7 
октября 1939 года он секретным указом назначил рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера 
«рейхскомиссаром по укреплению немецкой народности» (РФК) и поручил ему, наряду 
с «очищением почвы», подготовить восточные территории к осуществлению 
широкомасштабной программы их нового заселения. Правда, вскоре и в этой сфере 
наступила та неразбериха полномочий и планов, которую режим порождал повсюду, 
за что бы он ни брался. Покоренные восточные территории так и не поднялись выше 
уровня экспериментальных полигонов для преисполненной дилетантских починов идеи 
расового отбора, и далее нескольких неудавшихся наметок нового строя дело тут и 
не пошло.
 Что же касается уничтожения, то здесь режим развернул невиданную динамику. Уже 
сам многозначительный лексикон, описывавший то, что происходило, показывает, 
насколько эта активность отвечала самой сути и назначению режима, ибо 
именовалась она «всемирно-исторической задачей», «славной страницей нашей 
истории», «высшим испытанием», благодаря которому исполнители воспитывались в 
духе нового героизма и душевной черствости: «Во многих случаях куда легче, – 
заявлял Гиммлер, – идти с ротой в бой, чем подавлять с той же ротой в 
каком-нибудь районе сопротивляющееся население с низким уровнем культуры, 
производить экзекуции, вывозить людей, убирать воющих и плачущих женщин… 
(осуществлять же) это «так надо», эту деятельность, быть форпостами 
мировоззрения, быть последовательными, быть бескомпромиссными – вот это в 
некоторых случаях много, много трудней»  [536] . Речь идет, так определял он 
свое задание, в первую очередь о «совершенно ясном решении» еврейского вопроса, 
решении о «полном исчезновении этого народа с лица Земли». Но поскольку 
большинство немецкого населения еще не обладало расово просвещенным сознанием, 
то СС «решали это за наш народ, (мы) взяли ответственность на себя… и унесем 
потом тайну с собой в могилу»  [537] .
 До сего дня так и остается невыясненным, когда же было принято Гитлером 
«окончательное решение», поскольку соответствующих документов не существует. Но 
по всей видимости, он раньше, чем даже его ближайшее окружение, понял такие 
слова как «устранение» или «искоренение» не только как метафоры, но и как акт 
физического уничтожения, потому что мысли не пробуждали у него страхов: «И 
здесь, – писал Геббельс, не скрывая своего восхищения, – фюрер тоже 
непоколебимый поборник и сторонник радикального решения». Еще в начале 
тридцатых годов Гитлер в узком кругу выдвигал требование о выработке «техники 
депопуляции» и подчеркивал при этом, что имеет в виду ликвидацию целых народов: 
«Природа жестока, поэтому мы должны быть такими же. Если я пошлю цвет немецкой 
нации в стальную грозу грядущей войны, не испытывая даже малейшего сожаления о 
проливающейся драгоценной немецкой крови, то разве не будет у меня права 
ликвидировать миллионы представителей неполноценной, размножающейся подобно