гигантской перестройки имперской столицы. Проекты у него совершенно готовы, и 
не устаёшь удивляться, в каком количестве вопросов он разбирается как 
специалист. Ночью ко мне зашли многие верные, старые товарищи по партии. Они 
подавлены, так как все ещё ничего не знают о решении. Их беспокоит, что фюрер 
слишком долго тянет. – 9 февраля. По-прежнему неопределённость. – 10 февраля. 
На улице трескучий мороз. В ясном воздухе носятся ясные решения. Ждать их 
остаётся уже недолго. – 12 февраля. Просчитал вместе с фюрером в „Кайзерхоф“ 
ещё раз все цифры. Риск есть, но на него надо идти. Итак, решение принято… 
Фюрер снова в Мюнхене. Опубликование решения откладывается на несколько дней. – 
13 февраля. На этой неделе должно быть публично объявлено о решении по вопросу 
о президентских выборах. – 15 февраля. Теперь нам уже нет нужды скрывать 
решение. – 16 февраля. Работаю так, словно предвыборная борьба уже идёт. Это 
создаёт известные затруднения, так как фюрер официально ещё не назван 
кандидатом. – 19 февраля. У фюрера в „Кайзерхофе“. Долгий разговор с глазу на 
глаз. Решение принято. – 21 февраля. Вечное ожидание почти изматывает».

 На следующий вечер Геббельс назначил общее собрание в берлинском Дворце спорта.
 Это была его первое появление с тех пор, как 25 января был снят запрет на 
публичные выступления. Между тем срок выборов приблизился на целых три недели, 
а Гитлер все медлил. Днём Геббельс отправился в «Кайзерхоф», чтобы изложить 
основные тезисы своей предстоящей речи. Заговорив о проблеме кандидатуры, он 
вдруг услышал долгожданное разрешение объявить о том, что Гитлер принял решение.
 «Слава Богу!» – записывает Геббельс в дневнике и продолжает:

 «Дворец спорта переполнен. Общее собрание членов партии Западного, Восточного 
и Северного районов. Бурная овация сразу же в начале собрания. Когда я после 
часовой вступительной речи открыто объявляю о кандидатуре фюрера, на целых 10 
минут разражается буря воодушевления и восторга. Люди встают, ликуют и 
выкрикивают приветствия фюреру. Кажется, вот-вот обрушится потолок. Грандиозная 
картина. Это действительно движение, которое не может не победить. В зале – 
неописуемая атмосфера упоения и экстаза. Поздно вечером фюрер ещё раз позвонил 
мне. Я доложил ему обо всём, и он ещё зашёл к нам домой. Он рад, что объявление 
о его кандидатуре произвело такой эффект. Он был и остаётся все же нашим 
фюрером». [234] 

 Последнее предложение выдаёт сомнения, которые Геббельс совершенно очевидно 
испытывал в течение последних недель, видя слабость Гитлера как руководителя. 
Но если этот эпизод – одно из ярчайших свидетельств флегматичности и 
нерешительности Гитлера, то не менее характерна и та внезапная, можно сказать, 
с места в карьер начатая бурная, энергичная деятельность, которую он, приняв 
решение, развил в предвыборной кампании. 26 февраля на церемонии в отеле 
«Кайзерхоф» он позволил назначить себя на неделю регирунгсратом Брауншвейга и 
тем самым получил немецкое гражданство. Днём позже он восклицал во дворце 
спорта, обращаясь к своим противникам: «Я знаю ваш девиз! Вы говорите: „Мы 
останемся у власти любой ценой“, а я говорю вам: мы свергнем вас в любом 
случае!.. Я счастлив, что сейчас могу биться рядом с моими товарищами – в 
прямом и переносном смысле слова». Потом он ответил на слова берлинского 
полицай-президента Гжезински, который ещё раньше пригрозил выгнать его 
арапником из Германии: «Вы сколько угодно можете грозить мне собачьей плёткой. 
Мы ещё посмотрим, будет ли она у Вас в руках, когда эта борьба закончится». 
Одновременно он попытался как-то уклониться от противостояния с Гинденбургом, 
навязанного ему Брюнингом, и заговорил о том, что чувствует себя обязанным 
сказать генерал-фельдмаршалу, чьё «имя останется для немецкого народа именем 
вождя великой борьбы»: «Старик, мы слишком чтим тебя, чтобы позволить людям, 
которых мы стремимся уничтожить, говорить от твоего лица. И как бы мы ни 
сожалели – но ты должен отойти в сторону, ибо они хотят борьбы, и мы тоже её 
желаем» [235] . Вне себя от счастья, Геббельс записал в дневнике: фюрер «снова 
на высоте положения».
 Все это показало, насколько Гитлер и национал-социалисты уже захватили 
политическую сцену. Настоящая предвыборная борьба началась только теперь, хотя 
уже давно трое конкурентов противостояли друг другу: Гинденбург, кандидат 
коммунистов Эрнст Тельман и кандидат радикальных буржуазных правых Теодор 
Дюстерберг. И опять национал-социалисты не стеснялись применять грубую, все 
опрокидывающую силу. Внезапно развернувшаяся деятельность по организации 
собраний свидетельствовала не только о более полной партийной кассе, но и о все 
более густой сети агитаторских опорных пунктов. Ещё в феврале Геббельс перевёл 
руководство партийной пропагандой в Берлин и предсказал предвыборную борьбу, 
«какой ещё не знал мир». Мобилизована была вся ораторская элита партии. Гитлер 
сам с 1-го по 11 марта объездил на автомобиле всю Германию и, как утверждалось, 
выступил в общей сложности перед 500 тысячами слушателей. Этому «демагогу 
крупнейшего масштаба» помогала, как он и требовал, «армия подстрекателей, 
которая разжигала страсти и без того измученного народа» [236] . Изощрённость и 
изобретательность этих людей, впервые применивших и современные технические 
средства, снова дали им громадное преимущество над соперниками. Так, 
рассылалась пластинка, изготовленная в 50 тыс. экземплярах, снимались 
озвученные ролики, которые навязывались владельцам кинотеатров в качестве 
вступления к основным фильмам. Был издан специальный иллюстрированный журнал, 
началась, как выражался Геббельс, война плакатов и знамён, так что целые города 
или кварталы за одну ночь окрашивались в кричащий, кровавый цвет. Целыми днями 
по улицам разъезжали грузовики, часто колоннами, под развевающимися знамёнами