году жизни заявил, что у него нет времени на усталость. Но при этом Гинденбург 
потерял доверие к Брюнингу, которого он с полным основанием считал движущей 
силой всей этой мучительной для него осады: добившись своего, канцлер, по сути, 
потерял то, на что он рассчитывал.
 Переговоры Брюнинга с партиями с неизбежностью превратили Гитлера в 
центральную и очень для всех важную фигуру, так как любое изменение конституции 
предполагало его согласие. Но одновременно они поставили его перед чрезвычайно 
опасной дилеммой: ему предстояло либо действовать заодно со «столпами системы» 
и тем самым укреплять позиции Брюнинга и отказаться от собственного радикализма 
– либо вести предвыборную борьбу против престарелого, окружённого общим 
благоговением президента, верного слуги и «эрзац-кайзера» нации. Но такая 
предвыборная борьба могла серьёзно поколебать легенду об обречённости его 
движения на успех и, помимо всего прочего, вскрыть его противоречия с 
Гинденбургом. А это в связи с решающими полномочиями президента в том, что 
касается доступа к власти, неизбежно повлекло бы за собой непредсказуемые 
последствия. Грегор Штрассер советовал Гитлеру принять предложение Брюнинга. 
Рем и особенно Геббельс, напротив, категорически возражали. В своём дневнике 
Геббельс записал: «Речь идёт здесь о рейхспрезиденте; дело в том, что г-ну 
Брюнингу хотелось бы надолго упрочить свои собственные позиции и позиции своего 
кабинета. Фюрер попросил времени на размышление. Ситуацию нужно исследовать со 
всех сторон… Шахматная партия за обладание властью начинается. Она, возможно, 
продлится весь этот год. Эту партию следует играть в темпе, умно, а в чём-то и 
изощрённо. Главное для нас – оставаться сильными и не идти ни на какие 
компромиссы». [232] 
 Загнанный ходом Брюнинга в чрезвычайно неудобную позицию, Гитлер долго не знал,
 что предпринять. Если Гугенберг сразу и грубо отклонил предложение Брюнинга, 
то Гитлер ещё колебался, и ответ, который он в конце концов дал, отражал не 
только его сомнения, но и его осторожность. Оба эти ответа вскрывали всю 
разницу между Гутенбергом как весьма недалёким тактиком, постоянно пытавшимся 
догнать своего радикального партнёра и даже, хоть и задыхаясь, перегнать его, – 
и самим Гитлером, который пользовался своим радикализмом как орудием и 
комбинировал его с элементами лукавого рационализма. Во всяком случае, он 
обставил своё несогласие таким количеством оговорок, что оно кое в чём очень 
походило на приглашение к дальнейшим переговорам. Главное же для него было 
расширить хоть немного наметившуюся трещину в отношениях между Гинденбургом и 
канцлером, которую Гитлер инстинктивно, но совершенно точно уловил. Прибегая к 
казуистическим доводам, он выставлял себя ярым защитником конституции и в 
длиннейших речах, посвящённых якобы заботе о соблюдении президентом клятвы 
верности, приводил множество юридических возражений против плана канцлера.
 Хотя Гитлер тем самым уже решился выставить свою кандидатуру в противовес 
Гинденбургу, он ещё несколько недель медлил и не обнародовал своего решения. 
Дело в том, что его жизненная концепция всегда предусматривала 
«благосклонность» г-на президента, а не противопоставление ему. К тому же он 
яснее своих сателлитов осознавал, насколько рискованно было соперничать с 
легендарным Гинденбургом. Поэтому напрасно Геббельс и прочие осаждали его 
советами объявить о своей кандидатуре. Тем не менее он всё же согласился с 
предложением прибегнуть к помощи брауншвейгского министра внутренних дел 
Клаггеса, члена НСДАП, чтобы обеспечить ему немецкое гражданство, необходимое 
для выставления кандидатуры [233] . На примере этого эпизода особенно хорошо 
видны его так часто упоминаемая нерешительность, боязнь решающего шага и – как 
странный контраст с образом действующего с уверенностью лунатика фюрера – его 
склонность оттягивать какое-либо решение до последнего момента, пока все не 
решат обстоятельства, на которые он фаталистически полагался. Ведь, строго 
говоря, решение было давно принято. Дневник Геббельса шаг за шагом прослеживает 
мучительную, почти несуразную нерешительность Гитлера:

 «9 января 1932 года. Всеобщее смятение. Все гадают: что же сделает фюрер? Вот 
кое-кто удивится! – 19 января 1932 года. Обговорил с фюрером вопрос о 
выдвижении его кандидатуры на пост рейхспрезидента. Доложил о своих переговорах.
 Решение ещё не принято. Я очень настойчиво выступаю за его собственную 
кандидатуру. Если говорить серьёзно, теперь, пожалуй, и нет других вариантов. 
Мы просчитали все с цифрами в руках. – 21 января. В этой ситуации нам не 
остаётся ничего иного, как выставить собственного кандидата. Борьба тяжёлая и 
напряжённая, но нужно пройти и через неё. – 25 января. Вся партия дрожит от 
боевого нетерпения – 27 января. За или против Гинденбурга – такая предвыборная 
формула теперь, очевидно, неизбежна. Мы должны, наконец, открыто назвать своего 
кандидата. – 29 января. Заседает комитет Гинденбурга. Нам придётся выложить 
карты на стол. – 31 января. Фюрер примет решение в среду. Каким оно будет, 
сомневаться не приходится. – 2 февраля. Аргументы в пользу кандидатуры фюрера 
настолько убедительны, что ни о чём другом больше и речи быть не может… Днём 
долго совещался с фюрером. Он излагает свой взгляд на президентские выборы. Он 
решился выставить свою кандидатуру. Но сначала нужно выяснить, что происходит 
на противоположной стороне. Тут решающее значение имеет СДПГ. Затем о нашем 
решении будет оповещена общественность. Чрезвычайно тягостная борьба, но через 
это надо пройти. Фюрер делает свои ходы в этой партии без всякой спешки и с 
ясной головой. – 3 февраля. Гауляйтеры ждут опубликования решения о кандидатуре 
на пост президента. Ждут напрасно. Тут идёт игра в шахматы, а в этих случаях 
никто не говорит, каким будет его следующий ход… Партия вся – сплошное 
беспокойство и напряжённое ожидание, тем не менее, пока царит молчание… Фюрер в 
часы досуга занимается планами строительства нового партийного дома и