его программы. Они не связывали с ней каких-то конкретных экономических 
ожиданий и так до конца и не избавились от недоверия к социалистическим 
антибуржуазным настроениям внутри НСДАП. Небольшая группа симпатизирующих 
партии промышленников летом 1932 года даже создала специальный рабочий орган 
для противодействия экономическому радикализму левого партийного крыла. По сути 
же предприниматели так и не приняли буржуазную демократию с её последствиями, с 
требованиями и правами масс, и за все годы своего существования республика так 
и не стала их государством. Тот порядок в стране, который обещал установить 
Гитлер, многим из них представлялся в виде автономии предпринимательства, 
налоговых льгот и конца власти профсоюзов. За лозунгом «Спасёмся от этой 
системы!», сформулированным одним из экспонентов промышленных кругов, на заднем 
плане всегда маячили проекты авторитарного строя [222] . Едва ли в каких-либо 
других общественных структурах Германии ещё жила такая допотопная вера в 
сильную государственную власть, как в предпринимательстве, где современная 
технология сочеталась с прямо-таки докапиталистическими социальными взглядами. 
Главная ответственность «всего» капитала за взлёт НСДАП заключается не в общих 
с ней целях и уж, конечно, не в мрачном заговоре, а в антидемократическом 
климате, созданном им и направленным на одоление «системы». Правда, 
представители капитала неверно оценили Гитлера. Они видели только его манию 
порядка и насаждаемый им жёсткий культ авторитета, только его ностальгию по 
прошлому, но за этим не разглядели одновременно присущей ему своеобразной ауры 
будущего.
 В уже упоминавшейся речи в дюссельдорфском Клубе промышленников, одном из 
наиболее впечатляющих образчиков его ораторского искусства, Гитлер необычайно 
тонко уловил и сконцентрировал на себе авторитарные представления 
предпринимателей о государстве силы и порядка. Одетый в тёмный двубортный 
костюм, демонстрируя известную светскость и корректные манеры, он изложил перед 
крупными промышленниками, проявлявшими сначала заметную сдержанность, 
идеологические основы своей политики. Каждое слово его доклада, продолжавшегося 
два с половиной часа, весь подход, вся тональность и акцентировка были 
тщательно рассчитаны именно на эту аудиторию.
 В самом начале Гитлер подчеркнул свой тезис о примате внутренней политики и 
решительно отверг точку зрения, почти доктрину Брюнинга, утверждавшую, что 
судьба Германии зависит главным образом от её внешнеполитических связей. 
Внешняя политика, заявил он, наоборот, «определяется внутренним состоянием» 
любого народа, а все иное – это путь сдачи своих позиций, своей национальной 
идентичности или же уловки плохих правительств. В Германии, продолжал Гитлер, 
внутреннее состояние нации подорвано нивелирующим влиянием демократии: «Если 
способные умы какой-либо нации, и без того всегда редкие, по стоимости 
уравниваются со всеми остальными, то медленно, но верно наступает обесценивание 
гения, обесценивание способностей и ценности человеческой личности, и тогда это 
называют властью народа. Это неверно, ибо на деле это совсем не власть народа, 
а власть глупости, посредственности, половинчатости, трусости, слабости, 
бездарности. При подлинном народовластии народом во всех областях жизни должны 
руководить и управлять самые способные, именно для этого рождённые редкие 
личности, …а не большинство, по натуре своей неизбежно чуждое любой из этих 
областей».
 Но принцип демократического равенства, продолжал Гитлер, – это отнюдь не 
безобидная, лишь теоретически значимая идея, так как рано или поздно он 
проникает во все сферы жизни и способен медленно отравить народ. Частная 
собственность, втолковывал Гитлер предпринимателям, по сути, своей несовместима 
с демократическим принципом, ибо её логическое и моральное оправдание покоится 
на убеждении, что люди и их свершения рознятся между собой. Затем он перешёл к 
главному пункту своей атаки:

 «Признавая это, было бы, однако, безумием утверждать: в экономической области 
обязательно присутствуют ценностные различия, а в политической – нет! Это 
противоестественно – в хозяйственном плане строить жизнь на идее успеха, 
личностной ценности, т. е., по сути, на авторитете личности, а в политическом 
плане отвергать этот авторитет личности и подменять его законом больших чисел, 
демократией. Так с необходимостью возникает разлад между экономической и 
политической концепциями, и будут предприняты попытки преодолеть его путём 
приспособления экономики к политическим нуждам… Но аналогом политической 
демократии в экономической области является коммунизм. Мы переживаем сейчас 
период, когда эти два основных принципа во всех пограничных зонах борются между 
собой…
 В государстве существует такая организация, а именно армия, которая вообще не 
может быть как-то демократизирована, ибо в противном случае она перестаёт быть 
сама собой… Армия может существовать только при сохранении абсолютно 
антидемократического принципа полного авторитета верхов и полного подчинения им 
низов. А результат таков, что в государстве, где вся политическая жизнь, 
начиная с общины и кончая рейхстагом, построена на идее демократии, армия 
постепенно, но неизбежно становится чужеродным телом».

 Гитлер привёл ещё много примеров подобного структурного противоречия, а затем 
указал на опасное распространение, которое якобы нашло в Германии 
демократическое, а следовательно и коммунистическое мышление. Он старательно 
раздувал страх перед большевизмом – это «не только банда, бесчинствующая на 
некоторых улицах немецких городов», нет, речь идёт о «мировоззрении, которое 
вот-вот подчинит себе весь азиатский континент; …постепенно оно расшатает весь