инструкции – для просвещения собственных сторонников [152] . Кроме того, они 
стремились, и тут подражая коммунистам, деморализовать противника грубостью и 
жестокостью, причём маскировали собственную слабость под простодушие и 
идеализм: «Герои с большим, детски-чистым сердцем», «Христо-социалисты», не 
стесняясь писал Геббельс, чтобы сделать из командира штурмового отряда Хорста 
Весселя мученика идеи, хотя тот – по крайней мере, таков был один из мотивов – 
был убит своим соперником-коммунистом из ревности в споре из-за проститутки. 
Один из его самых эффектных, вышибающих слезу приёмов заключался в том, чтобы 
около своей ораторской трибуны выставить на всеобщее обозрение перевязанных 
раненых на носилках – жертв уличных боев. В полицейском донесении о кровавом 
инциденте в Дитмаршене описывалось пропагандистское воздействие вида убитых и 
раненых, что утвердило гитлеровское движение в мысли о высокой действенности 
кровавых жертв как средства агитации. В донесении говорилось, что 
национал-социалисты увеличили свою численность на 30%, и далее сообщалось о 
таком наблюдении: «простые деревенские старухи» носят «на своих фартуках значок 
со свастикой. При разговоре с такими бабушками сразу чувствуешь, что они не 
имеют ни малейшего понятия о ближних или дальних целях 
национал-социалистической партии. Но они уверены, что все честные люди в 
нынешней Германии эксплуатируются, что правительство у нас неспособное и… что 
только национал-социалисты могут спасти от этого якобы бедственного положения». 
[153] 
 Пожалуй, самым знаменательным был успех НСДАП у молодёжи. Как никакая другая 
политическая партия, она сумела воспользоваться и ожиданиями самого молодого 
поколения, и широко распространёнными надеждами на него. Понятно, что поколение 
18 – 30-летних, чьё честолюбие и жажда деятельности не могли реализоваться в 
обстановке массовой безработицы, переживало кризис особенно болезненно. Будучи 
радикальными и в то же время склонными к бегству от действительности, эти 
молодые люди представляли собой огромный агрессивный потенциал. Они презирали 
своё окружение, родительский дом, учителей и признанные авторитеты, все ещё 
отчаянно тоскующие по старым буржуазным порядкам, из которых молодёжь давно уже 
выросла: «Нет больше веры в светлое вчера, но нет в нас и заразы отрицания», – 
читаем мы в одном из тогдашних стихотворений [154] . На интеллектуальном уровне 
то же настроение выразилось, например, в формуле, что Германия проиграла не 
только войну, но и революцию и теперь должна все это исправить. Молодёжь в 
большинстве своём презирала республику, которая славила собственное бессилие, а 
свою слабость и нерешительность рядила в одежды демократической готовности к 
компромиссу. Но молодёжь отвергала её пошлый материализм социального 
государства и её «Эпикурейские идеалы», в которых она не находила ничего из 
переполнявшего её самое трагического восприятия жизни.
 Вместе с республикой молодёжь отвергала и традиционный тип партии, который не 
отвечал пробудившейся в молодёжном движении жажде «органического сообщества», 
якобы возникшего на фронтах войны. Недовольство «властью стариков» ещё более 
усиливалось при виде традиционных партийных центров, пребывающих в состоянии 
честной ограниченности. Ничто в этих широких, самодовольных физиономиях не 
отражало того беспокойства, того сознания «поворота времени», которое овладело 
буржуазной молодёжью. Довольно значительная её часть присоединилась к 
коммунистам, хотя узость классового мышления партии многим затрудняла 
вступление в её ряды; другая часть пыталась выразить свой весьма своеобразно 
понимаемый ригоризм в пёстром по составу национал-большевистском движении. 
Большинство же молодёжи, особенно студенты, перешло к национал-социалистам, 
НСДАП стала естественной альтернативой коммунистам. Из всего радужно-пёстрого 
идеологического набора пропаганды национал-социалистов она расслышала прежде 
всего нечто революционное. Эти молодые люди искали дисциплины и жертвенности; 
кроме того, их привлекала к себе романтика движения, которое постоянно 
балансировало на грани законности, а тем, кто непременно этого хотел, позволяла 
и перешагнуть за эту грань. Это была для них не столько партия, сколько боевое 
сообщество, требовавшее пожертвовать всем и противопоставлявшее гнилому, 
распадающемуся миру пафос воинственного нового строя.
 Вследствие большого притока представителей молодого поколения НСДАП, ещё не 
став массовой партией, приобрела характер прямо-таки своеобразного молодёжного 
движения. Например, в Гамбургском округе в 1925 году около двух третей членов 
партии были моложе тридцати лет, в Галле их было даже 86%, да и в остальных 
округах эти показатели если и отличались, то не намного. В 1931 году 70% 
берлинских штурмовиков составляли люди, не достигшие 30 лет, а во всей партии 
их было около 40 процентов, в то время как их доля в СДПГ была вдвое меньше. 
Если среди депутатов от СДПГ людей моложе 40 лет было около 10%, то среди 
национал-социалистов их доля составляла почти 60%. Стремление Гитлера 
заинтересовать молодых людей, стимулировать их, оказать им доверие оказалось 
весьма действенным методом. Геббельс стал гауляйтером в 28, Карл Кауфман – в 25 
лет; Бальдуру фон Шираху было 26 лет, когда его назначили на пост 
рейхсюгендфюрера [155] , а Гиммлеру при его выдвижении на пост рейхсфюрера СС 
всего на два года больше. Бескомпромиссность и ничем не ослабленная вера этих 
молодых руководителей, их «чисто физическая энергия и драчливость, – вспоминал 
впоследствии один из них, – придавали партии ту пробивную силу, которой прежде 
всего буржуазные партии чем дальше, тем меньше могли противопоставить что-либо 
равное по действенности». [156] 
 Всё это было характерно для состава партии, начиная с 1929 года, ещё до того, 
как наступило время широкого скачкообразного перехода в неё из других партий. 
Правда, с точки зрения социологии лицо её все ещё оставалось неясным, не без 
умысла завуалированным претенциозными лозунгами общего характера, за которыми