| |
можно расценивать как дополнительное доказательство того, что он по меньшей
мере не верил в мятеж Рема.
Зато теперь взялись за дело другие. Опасаясь, что явно приближающаяся смерть
Гинденбурга уничтожит последний шанс направить режим по более умеренному пути,
закулисные консервативные круги нажали на Франца фон Папена, чтобы он
немедленно дал знак к выступлению. 17 июня, когда Гитлер был в Гере на встрече
с руководством партии, вице-канцлер произнёс в Марбургском университете речь,
подготовленную для него консервативным писателем Эдгаром Юнгом и имевшую эффект
разорвавшейся бомбы. Он критиковал режим насилия и необузданный радикализм
национал-социалистической революции, резко выступил против недостойного
пресмыкательства и практики нивелирующей унификации, «противоестественного
притязания на тоталитарность», а также плебейского неуважения к духовному труду.
Далее он продолжал:
«Ни один народ не может себе позволить вечное восстание снизу, если он хочет
устоять перед судом истории. В какой-то момент движение должно подойти к концу,
однажды должна возникнуть прочная социальная структура, удерживаемая воедино
скрепами не подвластного посторонним влияниям правосудия и пользующейся
бесспорным авторитетом государственной власти. Из вечной динамики ничего не
построить. Германия не должна лететь вверх ногами в неизвестность…
Правительство хорошо знает, сколько корысти, бесхарактерности, нечестности,
нерыцарственности и дутых притязаний хотело бы развернуться под прикрытием
немецкой революции. Оно не закрывает глаза на то, что богатое сокровище доверия,
которым одарил его немецкий народ, находится под угрозой. Если хочешь быть
близким к народу и связанным с ним, то нельзя недооценивать народный ум, надо
отвечать на его доверие, а не обращаться с ним как с неразумным ребёнком…
Уверенность и желание отдать силы общему делу можно укрепить не
подстрекательством людей, в особенности молодёжи, не угрозами беспомощным
группам народа, а только доверительным диалогом с народом…, если каждое
критическое высказывание не будет тут же истолковываться как злонамеренность, а
на приходящих в отчаяние патриотов не будут вешать ярлык врагов государства».
[548]
Речь произвела чрезвычайный эффект, хотя точный текст её был почти неизвестен,
так как Геббельс в последнюю минуту отменил намеченную на вечер её трансляцию и
запретил какую-либо публикацию её в печати. Сам Гитлер явно воспринял
выступление Папена как брошенный ему лично вызов и разразился перед гвардией
своих партийных руководителей яростными угрозами. Он возбуждённо клеймил «всех
этих карликов» и грозил, что мощь «нашей общей идеи сметёт их с дороги… Раньше
у них были силы предотвратить возвышение национал-социализма; пробудившийся
народ отправит их в усыпальницу… Пока они брюзжат, они нам безразличны. Но,
если они когда-нибудь попытаются перейти от критики к делу и совершить хоть
малейший шаг вероломства, они могут быть уверены, что будут иметь сегодня дело
не с трусливой и коррумпированной буржуазией 1918 года, а с кулаком всего
народа» [549] . Когда после этого Папен потребовал своей отставки, Гитлер
оттянул решение, предложив вместе посетить Гинденбурга в Нойдеке.
Действительно, складывается впечатление, что на какой-то момент Гитлер утратил
ориентацию и не знал, с каким раскладом он имеет дело. Бесспорно, до него
доходили выражения недовольства со стороны президента, он также знал и об
озабоченности верхушки рейхсвера. Он мог не без основания подозревать, что
неосмотрительный, вечно лезущий на передний план господин фон Папен раскрыл в
Марбурге тайно установленные связи и что за ним стоит вся мощь и нетерпение
армейского руководства, президента и все ещё влиятельных консервативных кругов.
21 июня он отправился в Нойдек и вновь спровоцировал Папена, не пригласив его
туда, как это было условлено двумя днями раньше. Но ведь целью визита и было
подорвать опасную связь между Гинденбургом и Папеном, а также проверить
настроение и решимость президента, в этих делах вице-канцлер был бы лишь
помехой. Ещё до визита к президенту находящийся в Нойдеке руководитель
имперского ведомства по делам печати Вальтер Функ проинформировал его о типично
солдатской реакции фельдмаршала: «Если Папен не может соблюдать дисциплину, то
пусть делает выводы».
И сам Гинденбург, похоже, успокоил Гитлера, но инцидент в целом показал ему,
что время терять нельзя. Сразу после возвращения он замкнулся на три дня в
Оберзальцберге, чтобы обдумать ситуацию, и, судя по всему, было принято решение
перейти в наступление и также намечен срок начала акции. 26 июня, вернувшись в
Берлин, Гитлер тут же приказал арестовать Эдгара Юнга, а когда Папен снова
захотел пожаловаться, Гитлер, недолго думая, велел сказать, что его нет на
месте. Погрозив соседнему зданию, где работал вице-канцлер, он сказал Альфреду
Розенбергу, который был как раз в саду имперской канцелярии: «Да, вон откуда
все идёт, дайте только время и я разнесу всю эту контору» [550] . До и во время
этих событий произошли инциденты, которые ещё больше повысили напряжённость.
Уже в начале июня СС и СД получили указание пристально наблюдать за СА и стали
готовиться к операции. Комендант лагеря Дахау эсэсовец Айкке провёл со своими
командирами штабные учения по планируемой операции в районе Мюнхена, Лехвельда
и Бад-Висзее. Ходили слухи о связях Рема с Шляйхером. Бывшему канцлеру Брюнингу
тайком намекнули, что его жизнь в опасности, и он тайно покинул Германию;
Шляйхер, который получил многочисленные аналогичные сигналы, хотя и удалился на
некоторое время из Берлина, однако скоро вернулся и отказался от приглашения
своего друга полковника Отта съездить в Японию, он не хотел стать «беглым»
[551] . Между Гиммлером, его впервые явно рвущимся на передний план помощником
|
|
