завершить национал-социалистическую революцию и создать 
национал-социалистическое государство». [527] 
 В то время как Гитлер, более хитрый и изощрённый, чем простоватый Рем, видел в 
революции псевдолегальный процесс выхолащивания захваченных структур, при 
котором на первый план выдвигались средства демагогии, изматывания противника 
или обмана, а насилие использовалось лишь как вспомогательное средство для 
запугивания, Рем, исходя из самого понятия революции, связывал с ней фазу 
восстания с громом битв, клубами порохового дыма и штурмом цитаделей старой 
власти, прежде чем в «ночь длинных ножей», когда дело дойдёт до кровавой 
кульминации революции, вместе с ненавистными представителями этой власти падёт 
и отживший своё мир и восторжествует новый порядок. Но ничего подобного не 
произошло, и Рем был глубоко разочарован.
 После короткого периода неуверенности он попытался оградить штурмовые отряды 
от процесса великой национальной переплавки. Рем подчёркивал противоречия со 
всеми другими сторонами и восхвалял особое сознание СА: «Только они добьются 
чистого, неискажённого национализма и социализма и сохранят их» [528] . Своих 
командиров он предостерегал от занятия постов и почётных мест в новом 
государстве.
 Если его соперники Геринг, Геббельс, Гиммлер, Лей и многочисленные люди из 
третьего ряда свиты Гитлера расширяли своё влияние, завоёвывая положение, 
дающее власть, Рем пытался идти противоположным путём: готовить при помощи 
последовательного роста своих формирований, которые вскоре увеличились до 3, 5 
– 4 млн. человек, государство СА, которое в один прекрасный день будет «надето» 
на существующий строй.
 Естественно, что при таких обстоятельствах вновь стали давать о себе знать 
старые противоречия с политической организацией – неприязнь воинствующих 
революционеров к толстошеим эгоистам из среднего сословия, заполнявшим ПО, 
которые, пыхтя в жмущих вицмундирах, в большинстве случаев однозначно 
превосходили их в мелкотравчатой борьбе за «тёплые местечки» и позиции. 
Недовольство ещё больше выросло, когда Гитлер со все большим нажимом стал 
требовать прекращения революционного разгула. Уже в июне 1933 года началась 
ликвидация многочисленных «диких» лагерей СА для содержащихся под арестом, 
вскоре после этого были распущены первые части вспомогательной полиции. 
Сторонники Рема напрасно напоминали о жертвах, которые они принесли, о боях, 
которые они выдержали, они чувствовали себя обделёнными как забытые 
революционеры упущенной революции: Рем уже в июне 1933 года резко выступил 
против все чаще звучащего заявления, что захват власти закончен и задача СА 
выполнена. Тот, кто требует усмирить революцию, предаёт её, – заявил он, – 
рабочие, крестьяне и солдаты, которые маршировали под его штурмовыми стягами, 
завершат свою задачу, не обращая внимания на приспособившихся «обывателей и 
нытиков»:
 «Устраивает это вас или нет, – мы продолжим нашу борьбу.
 Если вы наконец-то поймёте, о чём идёт речь, – вместе с вами! Если вы не 
хотите – без вас! А если надо будет – против вас!» [529] 
 В этом состояло значение лозунга «Второй революции», который с того момента 
курсировал в казармах и штабах СА: она должна была помочь подняться на ноги 
погрязшему в тысячах жалких половинчатостей и компромиссах или даже преданному 
захвату власти весной 1933 года и привести к полной революции, завоеванию всего 
государства. Этот клич часто расценивался как доказательство существования 
среди коричневых соединений хотя бы расплывчатого проекта нового общественного 
устройства. Но из тумана фраз о «священной социалистической воле» никогда не 
вырисовывалась поддающаяся определению концепция, и никто не был в состоянии 
описать, каким все же будет государство СА.
 Этот социализм никогда не выходил за рамки грубого, не прошедшего стадии 
рефлексии милитаризированного коммунизма, который у самого Рема и его 
ближайшего окружения принимал ещё более резкие формы под воздействием 
социального сознания кучки гомосексуалистов, окружённой враждебным внешним 
миром; государство СА, если характеризовать его некой формулой, было не чем 
иным, как государством, которое должно было решить действительно отчаянную 
социальную проблему многочисленных безработных штурмовиков. Наряду с этим речь 
шла и об обманутых устремлениях политического авантюризма, прятавшего свой 
нигилизм под политической маской идеологии национал-социалистического движения 
и не желавшего понять, почему это он после одержанной наконец победы должен 
распрощаться с приключениями, борьбой и «живым делом».
 Как раз бесцельность революционного аффекта СА стала тем временем пробуждать 
озабоченность широкой общественности. Никто не знал, против кого обернёт Рем ту 
могучую силу, о которой он угрожающе напоминал нервозной чередой парадов, 
инспекций и помпезных митингов по всей Германии. Он демонстративно взялся за 
возрождение в СА старых боевых стремлений, но вместе с тем искал связей и 
финансовой поддержки среди промышленников, создал в лице полевой полиции СА 
собственный исполнительный орган и одновременно приступил к формированию 
собственной системы подсудности СА, которая вводила жесточайшие наказания за 
бесчинства, грабёж, кражу или разграбление со стороны СА, но в то же время 
предусматривала, что «соответствующий командир СА имеет право судить за 
убийство члена СА до 12 человек вражеской организации, подготовившей убийство» 
[530] , одновременно Рем старался закрепиться в администрации земель, в 
академической и журналистской сферах, а также демонстрировать всесторонний 
характер особых притязаний СА. Его недовольство выплёскивалось в многочисленных 
критических суждениях об антисемитизме, внешней политике, устранении профсоюзов 
или подавлении свободы мнений.