серые краски ещё вчера определяли картины нищеты на углах улиц, в очередях 
перед кухнями для бедных и за социальными пособиями, заметно сократилась. 
Перемена ситуации отражалась и на результатах выборов. Хотя в мае 1924 года 
радикальные силы смогли ещё раз отпраздновать свой успех, но уже на декабрьских 
выборах в том же году они потерпели весьма ощутимое поражение; только в Баварии 
группы «фелькише» потеряли около шестидесяти процентов своих сторонников. И 
если даже этот поворот не привёл к моментальному усилению демократических 
центристских партий, то все же создавалось впечатление, что после нескольких 
лет кризисов, опасностей государственного переворота и депрессии Германия 
встала, наконец, на нормальный путь.
 Подобно многочисленному слою других, впервые оказавшихся на виду и лишённых 
какой-либо профессии профессиональных политиков, Гитлер тоже, как будто, достиг 
финиша вместе с той десятилетней фазой неупорядоченного существования, что 
характеризовалась авантюрами и антигражданской направленностью, и вновь 
очутился перед лицом «спокойствия и порядка», внушавших ему ужас ещё тогда, 
когда он был подростком [61] . При трезвом рассмотрении положение его было 
бесперспективным. Ведь, несмотря на свой ораторский триумф в зале суда он за 
истёкшее время оказался в ситуации потерпевшего крах политика, которого уже ни 
в грош не ставили и наполовину забыли. Партия и все её организации были 
запрещены, равно как и «Фелькишер беобахтер», рейхсвер и иные покровители 
движения – преимущественно частные лица – от него отвернулись и, после всех 
волнений и игр в гражданскую войну, вновь посвящали себя повседневным делам и 
обязанностям. Многие, вспоминая 1923 год, только растерянно пожимали плечами – 
он казался им сегодня сумасшедшей и недоброй порой. Дитрих Эккарт и 
Шойбнер-Рихтер были покойниками, Геринг находился в эмиграции, и Крибсль был 
уже на полпути туда же.
 Многие из ближайших сторонников Гитлера либо ещё находились в заключении, либо 
перессорились между собой и их пути разошлись. Непосредственно перед арестом 
Гитлеру удалось передать Альфреду Розенбергу нацарапанную второпях карандашом 
записку: «Дорогой Розенберг, с этого момента Вы будете возглавлять движение». 
После чего Розенберг – под весьма примечательным псевдонимом Рольф Айдхальт, 
своего рода анаграммы из имени и фамилии Адольф Гитлер [62] – попытался 
объединить остатки прежних сторонников в рамках «Великогерманского народного 
сообщества» (ГФГ), отряды штурмовиков СА продолжали существовать под видом 
разного рода спортивных союзов, кружков любителей пения и стрелковых гильдий. 
Но по причине небольшого авторитета и надоедливого многословия Розенберга 
движение вскоре распалось на антагонистические клики, враждовавшие друг с 
другом. Людендорф выступал за объединение бывших членов НСДАП с Немецкой 
национальной партией свободы, которой руководили фон Грефе и граф Ревентлов; 
Штрайхер основал в Бамберге «Баварский блок фелькише», у которого, опять же, 
были свои амбиции. В ГФГ, наконец, прорвались к руководству возвратившийся 
Эссер, Штрайхер и проживавший в Тюрингии д-р Артур Динтер, автор лихо 
накрученных расистских кровавых фантазий в форме романов, между тем Людендорф 
вместе с фон Грефе, Грегором Штрассером и вскоре также с Эрнстом Ремом 
организовал Национал-социалистическую партию свободы как своего рода сборный 
пункт для всех групп «фелькише». Их бесконечные ссоры и интриги шли рука об 
руку с попытками, воспользовавшись тюремным заключением Гитлера, вырваться 
вверх в движении «фелькише», а то и оттеснить его с завоёванной им ведущей 
позиции на роль простого барабанщика.
 Однако эти удручающие обстоятельства ни в коей мере не испугали Гитлера, более 
того, именно тут он увидел свой шанс и источник новых надежд. Позднее Розенберг 
признается, что назначение его временным руководителем движения чрезвычайно его 
поразило и он не без основания предположил, что за этим скрывается какой-то 
тактический ход Гитлера, который заранее сознательно принял в расчёт разрушение 
движения и даже способствовал этому, дабы тем самым ещё убедительнее утвердить 
свои притязания на руководство. Нередко такое поведение ставится ему в вину, 
однако тут упускается из виду сама природа того притязания, каковое Гитлер уже 
выдвинул к этому времени, ибо он не мог делегировать кому-то призвание своей 
судьбы – история искупительного подвига Христа не знает фигуры вице-Спасителя.
 И вот теперь он бесстрастно наблюдает за ссорами между Розенбергом, Штрайхером,
 Эссером, Пенером, Ремом, Аманом, Штрассером, фон Грефе, фон Ревентловом и 
Людендорфом и, как сказал один человек из его ближайшего окружения, «даже 
мизинцем» не шевелит; более того, он стравливает противников между собой и 
срывает так, между прочим, все попытки слияния групп «фелькише» – пусть, пока 
он находится в заключении, не принимаются, насколько это возможно, никакие 
решения, не образуются центры власти и не создаются фундаменты под чьими-то 
претензиями на руководство. По той же причине он критиковал и участие в 
парламентских выборах, хотя это и соответствовало его новой тактике завоевания 
власти легальным путём, – ведь любой член партии, обретя парламентский 
иммунитет и деньги на содержание, обретал тем самым и определённую 
независимость. С неудовольствием отметил он, находясь в тюрьме Ландсберг, что 
Национал-социалистическая партия свободы получила на выборах в рейхстаг в мае 
1924 года худо-бедно, но всё-таки тридцать два места из четырехсот семидесяти 
двух. Вскоре после этого он в своём «Открытом письме» слагает с себя 
руководство НСДАП, отказывается от всех полученных полномочий и запрещает 
посещать себя с целью обсуждения политических вопросов. Не без оттенка 
самодовольства Рудольф Гесс говорил в одном из своих писем из тюрьмы о 
«глупости» соратников [63] , в то время как сам Гитлер считал, что его высокая 
ставка подкреплена сильными козырями. И когда он вернулся из Ландсберга, то 
увидел, конечно, развалины, но зато – ни одного серьёзного соперника, и вместо