национал-социалистов, уже имевшего один испытательный срок и избежавшего затем 
суда благодаря личному вмешательству идеологически коррумпированного министра, 
в отношении человека, уже в течение ряда лет организовывавшего беспорядки и 
схватки в залах, заявившего о смещении правительства рейха, арестовавшего 
министров и оставившего позади себя трупы. Поэтому появился и протест 
прокуратуры, по которому это решение суда было первоначально отменено. Однако 
авторитет государства проявил тут готовность признать по отношению к нарушителю 
закона свою собственную слабость. Посему власти пошли навстречу законодательно 
закреплённому и подлежащему безусловному исполнению требованию о высылке 
Гитлера лишь наполовину. И хотя руководство полиции Мюнхена ещё 22 сентября в 
письме на имя государственного министра внутренних дел сочло эту высылку 
«неизбежной», а новый баварский премьер-министр Хельд даже зондировал почву, 
готовы ли австрийские власти принять Гитлера в случае принятия решения о его 
высылке [58] , дело тем и ограничилось. Сам же Гитлер, чрезвычайно этим 
озабоченный, показал себя достаточно умным, чтобы всеми мыслимыми способами 
доказывать, что будет вести себя самым что ни на есть лояльным образом. И он 
был недоволен, когда Грегор Штрассер назвал в ландтаге продолжавшееся тюремное 
заключение Гитлера позором для Баварии и сказал, что в этой земле правит «банда 
свиней, подлая банда свиней». Мешала Гитлеру и нелегальная активность Рема.
 Однако обстоятельства вновь благоприятствуют ему. На проходивших 7 декабря 
выборах в рейхстаг движение «фелькише» смогло получить только три процента 
голосов, и из тридцати трех депутатов, которых оно имело в парламенте, сумели 
сохранить свои места только четырнадцать. Представление, что правый радикализм 
уже прошёл свой апогей, по всей вероятности, повлияло на решение Верховного 
земельного суда от 19 декабря, которое оставило без внимания протест 
прокуратуры относительно условного наказания в деле о путче и допустило все же 
досрочное освобождение Гитлера. 20 декабря, когда заключённые в тюрьме 
Ландсберг уже готовились к встрече рождества, пришла телеграмма из Мюнхена о 
немедленном освобождении из заключения Гитлера и Крибеля.
 Несколько заблаговременно проинформированных друзей и приверженцев поджидали 
Гитлера у ворот тюрьмы с автомашиной. Это была разочаровывающе маленькая кучка. 
Движение распалось, сторонники рассеялись либо перессорились. В мюнхенской 
квартире его ждали Герман Эссер и Юлиус Штрайхер. Никакого выступления, 
никакого триумфа. Располневший к тому времени Гитлер казался беспокойным и 
нервным. Вечером того же дня он появился у Эрнста Ханфштенгля и прямо с порога 
неожиданно патетически попросил: «Сыграйте мне „Смерть любви“. Ещё в Ландсберге 
на него, бывало нападало настроение, что всё кончено. Теперь ироничный некролог 
гласил, что умер он молодым и что „наверняка германские боги любили его“. [59] 

 Глава II
 Кризисы и противодействия


 Этот Гитлер допрыгается до того, что будет покойником.

    Карл Штютцель, баварский министр внутренних дел, 1925 г.


 Ха! Я покажу этим собакам, какой я покойник!

    Гитлер, весна 1925 г.



Перемена декораций. – Распад окружения. – Переговоры с Хельдом. Покориться или 
быть высланным из страны. – Разрыв с Людендорфом. «Все к Гитлеру!» – Новое 
рождение партии. – Запрет на публичные выступления. – Грегор Штрассер. – Ссора 
с Эрнстом Ремом. – Глубже некуда. – Йозеф Геббельс – «новый тип». – Группа 
Штрассера и её планы. – Совещание в Ганновере. – Тактика «катастроф». – Гитлер 
удаляется в горную идиллию.

 Сцена, на которую вернулся Гитлер из Ландсберга, и впрямь сильно изменилась в 
негативном для него плане. Прошлогоднее возбуждение улеглось, истерия прошла, и 
из рассеявшейся пыли и висящей в вышине хмари опять проступили тупые, лишённые 
романтики контуры повседневности.
 Эта перемена началась со стабилизацией денег, что первым делом восстанавливало 
у людей ощущение твёрдой почвы под ногами и, как следствие, лишало материальной 
базы прежде всего воинствующих носителей хаотической сумятицы – добровольческие 
отряды и полувоенные формирования, для содержания которых раньше было зачастую 
достаточно всего лишь небольших валютных затрат. Постепенно государственная 
власть получала прочность и авторитет. В конце февраля 1924 года она уже могла 
позволить себе отменить чрезвычайное положение, объявленное в ночь на 9 ноября. 
И уже в течение того же года политика согласия эры Штреземана принесла первые 
результаты. Они нашли своё выражение не столько в каких-то отдельных конкретных 
успехах, сколько в улучшившейся психологической ситуации в Германии, которой 
удавалось теперь шаг за шагом рассеивать застарелые чувства вражды и ненависти,
 – в плане Дауэса [60] уже проглядывало решение проблемы репараций, французы 
собирались уйти из Рурской области, рассматривалось соглашение о безопасности, 
а также о приёме Германии в Лигу наций, а благодаря бурному потоку американских 
кредитов во многом стало улучшаться и экономическое положение. Безработица, чьи