коммунистической революции слои 
буржуазного общества. В организации отпора этой угрозе они поддерживали все 
способные к сопротивлению силы – от воинственных боевых организаций правого 
крыла до сектантских листков-еженедельников и самой немыслимой расцветки писак 
на злободневные темы, только бы у них был протестующий образ мыслей; и 
правильно будет, наверное, сказать, что они не столько хотели помочь Гитлеру 
выбиться наверх, сколько старались использовать эту наиболее энергичную силу 
против революции.
 Установлению контактов с влиятельными и сильными в финансовом отношении 
кругами баварского общества Гитлер был обязан, помимо Дитриха Эккарта, прежде 
всего Максу Эрвину фон Шойбнер-Рихтеру и ещё, пожалуй, Людендорфу, получавшему, 
в свою очередь, от промышленников и крупных землевладельцев значительные 
средства, которые он по своему усмотрению распределял среди боевых организаций 
«фелькише». И в то время как Эрнст Рем добывал деньги, оружие и снаряжение, 
друг Дитриха Эккарта д-р Эмиль Ганссер установил контакт с экономической элитой 
вне Баварии, которая объединялась в «Национальном клубе» и перед которой Гитлер 
впервые получил возможность изложить свои планы в 1922 году. Его крупными 
спонсорами стали паровозный фабрикант Борзиг, Фриц Тиссен из Объединения 
сталелитейных заводов, тайный советник Кирдорф, заводы «Даймлер» и Баварский 
союз промышленников. Помимо того партии, столь успешно заявлявшей о себе, 
оказывали материальную поддержку ещё и чехословацкие, скандинавские и в первую 
очередь швейцарские финансовые круги. Осенью 1923 года Гитлер съездил в Цюрих и 
вернулся оттуда, как говорили, «с сундуком, набитым швейцарскими франками и 
долларовыми купюрами» [383] . Да и слывший тёмной лошадкой, богатый на выдумки 
Курт В. Людеке тоже добывал из до сего времени так и не выясненных, очевидно, 
иностранных источников немалые средства – он финансировал, к примеру, 
«собственный» отряд СА, насчитывавший в итоге более пятидесяти человек; 
вспомоществования поступали из Венгрии, а также от русских и прибалтийских 
эмигрантских кругов, и некоторые партийные функционеры, в том числе 
штабс-фельдфебель командования СА Юлиус Шрекк, ставший потом личным шофёром 
Гитлера, или же капитан-лейтенант Хофман, бывший одно время начальником штаба 
СА, получали во время инфляции оклады в валюте. И даже бордель, организованный 
по инициативе Шойбнер-Рихтера одним отставным офицером на берлинской 
Тауэнтциенштрассе, служил национальному делу и переводил свои доходы в адрес 
штаб-квартиры партии в Мюнхене. [384] 
 Побудительные причины, по которым оказывалась поддержка партии, были столь же 
различными, как и источники финансирования. Правильно, конечно, утверждение, 
что все спектакли, устраивавшиеся Гитлером начиная с лета 1922 года, были бы 
без этого просто невозможны, но верно так же и то, что неудержимо шедший в гору 
демагог, впервые переживавший после стольких лет одинокого прозябания и 
отдалённости от людей упоительное чувство своей неотразимости, без каких бы то 
ни было сковывающих обязательств за материальную помощь. Антикапиталистическая 
аффектация национал-социализма никогда не воспринималась по-настоящему всерьёз 
ревнивым духом времени левого толка, поскольку она так и оставалась 
неопределённой и лишённой всякого обоснования и на деле даже в своём протесте 
против ростовщиков, спекулянтов и универмагов не поднималась, собственно говоря,
 выше взглядов мелких домовладельцев и лавочников. Однако то обстоятельство, 
что на поверку у неё не было никакого инструментария, который бы превращал этот 
гром в молнию, скорее играло как раз на руку правдоподобности её возмущения, 
даже если объектом последнего была мораль, а не материальные основы имущих 
классов. Рекламный эффект иррационализма, присущего движению, очень убедительно 
был выражен одним из ранних ораторов партии, который, обращаясь к отчаявшимся, 
волнующимся массам, восклицал: «Потерпите ещё совсем немного! Но когда мы 
призовём вас, то пощадите сберегательные кассы, потому что там лежат наши 
пролетарские сэкономленные пфенниги, а идите на штурм крупных банков и 
разожгите огромный костёр! И повесьте на трамвайных дугах чёрных и белых 
жидов!»
 Подобного рода излияниями, преисполненными подобного же рода эмоциями, на этом 
мрачном фоне инфляции и нищеты масс, своими постоянно повторяющимися 
масштабными обличениями лживости капитализма Гитлер мобилизует немало 
сторонников – и это вопреки всем капиталистическим ассигнованиям. Управляющий 
делами партии Макс Аман, давая показания мюнхенской полиции после попытки путча 
в ноябре 1923 года, будет утверждать, что заимодавцам Гитлер «вместо расписки 
давал программу партии» [385] , и, несмотря на все сомнения в целом, можно 
исходить из того, что добиться от него чего-то, кроме тактических уступок, было 
невозможно, как и вообще невозможно представить совместимость черт 
коррумпированности со своеобычным портретом этого человека, ибо это было бы 
недооценкой его косности, его возросшей к этому времени самоуверенности и мощи 
его маниакальных представлений.
 Успешно выдержанная в конце января проба сил с государственной властью 
поставила национал-социалистов во главе всех праворадикальных групп в Баварии. 
Прокатилась волна собраний, демонстраций и парадов, на которых они вели себя 
ещё более шумно и самоуверенно, нежели прежде. Слухи о путче, планы переворота 
переполняли политическую арену, и самые разные настроения, обильно питаемые 
страстными лозунгами фюрера НСДАП, выливались в ожидание, что вот-вот наступит 
общее изменение ситуации – не какой-то, как сформулировал Гитлер, 
«легкомысленный путч», а «всеобщая расправа совершенно неслыханного рода». Рука 
об руку с этим разворачивалась и усиленная пропаганда культа фюрера, в ходе 
которой он внедрял опыт последних недель, ибо они научили его тому, что и 
неожиданные, провокационные решения могут иметь успех, если они в достаточной 
степени защищены нимбом непогрешимого фюр