и дня спустя многословное 
послание содержит безудержные упрёки, а также поставленные в форме ультиматума 
условия, при которых он соглашался вернуться в партию. В частности, он требует 
отставки комитета, требует «поста первого председателя с диктаторскими 
полномочиями», а также «очищения партии от проникших в неё чуждых элементов»; 
затем, не разрешается изменение названия и программы партии; за мюнхенской 
НСДАП должно сохраниться абсолютное первенство, не допускается слияние с 
другими партиями, а возможно только их присоединение. И с безапелляционностью, 
в которой уже виден завтрашний Гитлер, он заявляет: «Компенсации с нашей 
стороны полностью исключаются». [332] 
 О том, каких размеров достигли за это время авторитет и власть Гитлера, 
свидетельствует незамедлительное, датированное уже следующим днём ответное 
послание парткома. Не рискуя пойти на противоборство, комитет принимает с 
робкими возражениями все обвинения Гитлера, заявляет о своём подчинении и даже 
о готовности ввиду гнева Гитлера сделать козлом отпущения нынешнего первого 
председателя Антона Дрекслера. В решающем пассаже послания, где впервые 
слышится византийский тон последующей практики обожествления, говорилось: 
«Комитет готов в порядке признания Ваших колоссальных познаний, Ваших 
достигнутых редкой самоотверженностью и на общественных началах заслуг в деле 
процветания движения и Вашего редкостного ораторского дара предоставить Вам 
диктаторские полномочия и будет очень рад, если Вы после Вашего возвращения в 
партию займёте уже неоднократно и ещё задолго до этого предлагавшийся Вам 
Дрекслером пост первого председателя. Дрекслер останется тогда в комитете на 
правах члена и если это отвечает Вашему пожеланию, то и членом исполкома. Если 
Вы сочтёте необходимой для движения его полную отставку, то это должно быть 
заслушано на очередном годичном собрании».
 Насколько завязка и кульминация этой афёры уже позволяют распознать будущее 
умение Гитлера направлять и решать кризисные ситуации, настолько её развязка 
продемонстрировала и всегдашнее «умение» Гитлера, зарываясь разрушать уже 
достигнутый триумф. Как только партком заявил о своём подчинении ему, Гитлер, 
дабы насладиться этой победой, самочинно собирает чрезвычайное общее собрание. 
И тут уж склонный к уступчивости Дрекслер не желает больше уступать. 25 июля он 
приходит в VI-й отдел мюнхенского полицейского управления и обращается с 
жалобой: лица, подписавшие призыв к созыву собрания, не являются членами партии 
и, следовательно, неправомочны собирать её членов; далее он указал на то, что 
Гитлер планирует революцию и насилие, в то время как сам он собирается 
осуществлять цели партии законным, парламентским путём; однако в полицейском 
управлении заявляют, что это вне их компетенции. Одновременно Гитлер подвергся 
атаке в одной анонимной листовке, обозвавшей его предателем. «Властолюбие и 
личное тщеславие», говорилось в ней, обернулось тем, что он стал «вносить 
разброд и шатания в наши ряды и тем самым лить воду на мельницу еврейства и его 
пособников», он намеревается «использовать партию как трамплин для своих 
нечистых целей», и нет никаких сомнений в том, что он является инструментом 
тёмных закулисных заправил, недаром же он в страхе скрывает от всех свою личную 
жизнь и своё происхождение. «На вопросы со стороны отдельных членов, на что же 
он, собственно, живёт и кем он раньше работал, он всякий раз реагировал гневно 
и возбуждённо… Так что его совесть не может быть чиста, тем более, что его 
выходящие за все рамки связи с женщинами, перед которыми он уже не раз называл 
себя „мюнхенским королём“, стоят очень много денег». А один плакат, чьё 
тиражирование, правда, не было разрешено полицией, обвинял Гитлера в 
«болезненной мании власти» и заканчивался призывом: «Тиран должен быть 
свергнут». [333] 
 Только благодаря посредническому вмешательству Дитриха Эккарта ссору удалось 
уладить. Чрезвычайное общее собрание членов партии 29 июля 1921 года поставило 
точку в этом кризисе, и Гитлер не мог лишить себя случая, чтобы не 
продемонстрировать свою победу. Хотя Дрекслер воспользовался выходом Гитлера из 
партии, чтобы формально исключить из НСДАП Германа Эссера, Гитлеру удалось 
добиться, чтобы собрание шло под председательством этого его приспешника. 
Встреченный «нескончаемыми аплодисментами», он сумел так представить суть 
разногласий, что получил одобрение зала – из 554 присутствующих за него 
голосовали 553. Дрекслеру пришлось довольствоваться должностью почётного 
председателя, в то время как устав был изменён в угодном Гитлеру духе. В 
комитет включили только его людей, а сам он стал председателем-диктатором – 
теперь НСДАП была в его руках.
 Уже в тот же вечер в цирке «Кроне» Герман Эссер торжественно назвал Гитлера 
«нашим фюрером», тот же Эссер с прямо-таки религиозной страстью стал 
старательнейше проповедовать в ресторациях и пивных залах тот миф о фюрере, 
который одновременно начал, планомерно наращивая обороты, раздувать в 
«Фелькишер беобахтер» и Дитрих Эккарт. Уже 4 августа он публикует портрет 
Гитлера – «бескорыстного, самоотверженного, беззаветного и честного» человека, 
о котором в следующем предложении говорится, что он ещё и «целеустремлённый и 
бдительный». Несколько дней спустя в том же месте появился ещё один портрет, 
добавлявший в преимущественно мужественные контуры нарисованного Эккартом 
образа внеземные черты иконного лика, он принадлежал перу Рудольфа Гесса и 
восславлял «чистейшие чаяния» Гитлера, его силу, его ораторский дар, его 
поразительные знания, а также его ясный ум. До каких утрированных тонов доходит 
за очень короткий срок размах пропаганды культа Гитлера, свидетельствует работа,
 за которую примерно год спустя в конкурсе на тему «Каким должен быть человек, 
который снова приведёт Германию к величию?» Рудольф Гесс получил первую премию. 
В основу своего сочинения Гесс кладёт образ Гитлера и пишет:

 «Глубокие знания во всех сферах государственной жизни и истор