необычайно многозначный мир с его запахом крови, истреблением дракона, страстью 
к господству, предательством, сексуальностью, язычеством и со спасением и 
колокольным звоном в театральную страстную пятницу и был той идейной средой, 
которая максимально отвечала и страхам Гитлера, и его потребностям в триумфе. 
Стремление самоучки к общепринятым воззрениям и обрело для себя в этом 
творчестве и в том, что его сопровождало и выплёскивалось за его рамки, 
скомпонованную картину мира, и теперь это уже были истины, «гранитные 
фундаменты».
 Годы в Вене Гитлер назовёт потом «труднейшей, хотя и основательнейшей школой» 
своей жизни и заметит, что он стал тогда «серьёзным и тихим». И всю жизнь будет 
ненавидеть этот город за отпор и обиду, испытанные им в те годы. И в этом он 
тоже похож на своего кумира Рихарда Вагнера: тот так и не простил Парижу 
разочарований своей молодости и со злорадством предавался видениям, в которых 
этот город погибал в дыму и пламени [157] . Нетрудно предположить, что 
чудовищные, превосходящие все природные возможности планы Гитлера по 
превращению Линца в дунайскую культурную столицу были продиктованы его так и не 
утихшей ненавистью к Вене, и если он и не предавался, чтобы доставить себе 
задним числом удовольствие, планам сожжения этого города, то все же в декабре 
1944 года отклонил просьбу об отправке туда дополнительных зенитных частей 
замечанием, пусть, мол, и Вена узнает, что такое бомбардировки с воздуха.
 Явно угнетала его и неопределённость в отношении собственного будущего. В 
конце 1910 – начале 1911 года, он, судя по всему, получает значительную сумму 
денег от своей тётки Йоханны Пелцль [158] , однако и эти деньги не подвигли его 
на какую бы то ни было инициативу, на сколь-нибудь серьёзное новое дело. Он 
продолжал бесцельную жизнь: «Так и текли нидели (!)». Перед посторонними он 
по-прежнему выдавал себя за студента, художника или писателя. И, вместе с тем, 
как и раньше, лелеял смутные мечты о карьере архитектора. Но не предпринимал 
ничего, чтобы осуществить их.
 Только мечтами и жили его амбиции, честолюбие и надежда на великую судьбу. Та 
настойчивость, с которой он противопоставлял мечты реальности, придаёт этому 
отрезку его жизни, вопреки всей её флегме и пассивной бесцельности, видимость 
чрезвычайной внутренней последовательности. Он упорно избегал любых 
определённостей и застывал во временном, преходящем. Подобно тому, как отказ 
вступить в профсоюз и признать тем самым свою принадлежность к рабочему 
сословию сберёг ему его претензию на буржуазность, так и в мужском общежитии, 
пока не минула пора его формирования, у него сохранялась вера в свою 
гениальность и грядущую славу.
 Больше всего его беспокоило, как бы обстоятельства времени не загубили его 
притязания на великую судьбу. Он боялся бедной событиями жизни. Ещё подростком, 
как он напишет потом, он «часто с горечью задумывался над тем, что слишком 
поздно пришёл на эту землю» и «в предстоящих временах покоя и порядка видел 
незаслуженную издёвку судьбы» [159] . И только хаотичное будущее, по его 
собственному признанию, столпотворение и рушащиеся порядки смогли излечить этот 
разрыв с реальностью. Совращённый своими экзальтированными мечтаниями, он был 
одним из тех, кто предпочитает жизни, наполненной разочарованиями, жизнь, 
наполненную катастрофами.

 Глава IV
 Бегство в Мюнхен


 Я стремился туда, в великий рейх, страну моих снов и моей страстной мечты!

     Адольф Гитлер 



 Мюнхен или Берлин? – Опять одиночество. – Школа страха. – Причина бегства. – 
Новонайденные воинские документы. – Арест Гитлера. – Письмо магистрату города 
Линца. – Негоден к строевой. – Предчувствия. – Благодарность эпохе. – Просьба 
принять добровольцем. 

 24 мая 1913 года Гитлер покинул Вену и перебрался в Мюнхен. Ему уже 
исполнилось двадцать четыре года, и он, меланхолический молодой человек, равно 
с надеждой и горечью взирал на не понимавший его мира Разочарования минувших 
лет ещё более усугубили в его характере склонность к мечтаниям и замкнутости. 
Вену он покидал, не оставляя в ней друзей. В соответствии с его тяготевшим к 
ирреальности темпераментом, Гитлера влекло скорее к общению с каким-нибудь 
персонажем из недосягаемого мира: Рихардом Вагнером, бароном фон Шенерером, 
Люгером. «Костяк личных взглядов», сложившийся у него под «напором судьбы», 
состоял из нескольких неосознанных чувств категорического неприятия, находивших 
время от времени, после периодов их смутного брожения и вызревания, выход в 
бурных приступах; как он позднее заметит, Вену он покинул «абсолютным 
антисемитом, смертным врагом всего марксистского мировоззрения, пангерманцем». 
[160] 
 Конечно, этому определению, как и всем его высказываниям, касающимся его 
биографии, явно присуще желание показать, что он уже с ранних лет отличался 
категоричностью оценок, а именно это желание и руководило им, когда он писал 
«Майн кампф». Однако, уже само обстоятельство, что перебрался он всё же в 
Мюнхен, а не в Берлин – столицу рейха, служит скорее недвусмысленным