Выходившая в Линце либеральная газета «Тагеспост» поместила о нём многословный 
некролог, где говорилось о прогрессивных взглядах покойного, его грубоватом 
юморе, а также о его ярко выраженной гражданственности; газета называла его 
«другом пения» и авторитетом в области пчеловодства, равно как и воздавала 
должное его скромности и бережливости. Когда же сын из нежелания учиться и 
перепадов настроения бросил училище, Алоис Гитлер уже два с половиной года 
лежал в могиле, а мнимая угроза карьерой чиновника уж никак не могла исходить 
от постоянно болевшей матери. Она, правда, кажется, какое-то время 
сопротивлялась упорным домогательствам сына насчёт того, чтобы бросить учёбу, 
но скоро у неё уже не осталось сил на борьбу с его эгоистическим и не терпевшим 
возражений характером: потеряв столько детей, она обратила всю свою заботу на 
последних двоих, забота же эта обычно проявлялась в материнской слабости и 
податливости, и сын вскоре научился хорошо этим пользоваться. Когда в сентябре 
1904 года его перевели в следующий класс только при условии, что он уйдёт из 
училища, мать предприняла последнюю попытку и отправила его в реальное училище 
в Штейре. Но и там его успехи выли весьма неудовлетворительными; первый его 
табель пестрел столькими «неудами», что Гитлер, как он сам рассказывал, напился 
и использовал этот документ в качестве туалетной бумаги, так что потом ему 
пришлось писать заявление о выдаче дубликата. Когда же и табель 1905 года 
оказался не лучше предыдущего, мать окончательно сложила оружие и разрешила 
сыну бросить училище. Правда, как он не без иезуитства признается в «Майн 
кампф», тут ему «неожиданно на помощь пришла болезнь» [81] , которая, впрочем, 
документально нигде не засвидетельствована; куда более важной представляется 
иная причина – его опять оставили на второй год.
 Это была одна из тех катастрофических побед, которые Гитлер одержит ещё не раз 
и не два: своими табелями об успеваемости, кишмя кишащими «неудами», он доказал 
своему могущественному отцу, уже лежащему в могиле, что путь в чиновничье 
сословие с его рангами и должностями, где отец желал бы его видеть, ему заказан 
навсегда. Одновременно он «со стихийной ненавистью» [82] бросил школу, – она 
так и осталась в его жизни темой, пробуждавшей у него колоссальное ожесточение,
 – и все его непрестанные попытки унять беспокойство, порождённое этим фиаско, 
ссылками на призвание художника, так и не вытеснили до конца его жизни 
свойственного неудачнику чувства зависти и вражды. И вот, улизнув от требований 
нормального учебного процесса, он решил «целиком посвятить себя искусству». Он 
хочет стать художником. Этот выбор определяется, с одной стороны, производившим 
впечатление талантом к срисовыванию, который у него был, а с другой – весьма 
смелыми представлениями, которые сын провинциального чиновника вкладывал в 
понятие о свободной, ничем не скованной жизни художника. Очень рано у него 
проявилась, склонность к эксцентричному стилю жизни; один из жильцов пансионата,
 который держала его мать, рассказывал впоследствии, что порой Гитлер начинал 
вдруг рисовать во время обеда, нанося, как одержимый, на бумагу наброски зданий,
 арок и колонн. Конечно, в этом сказывалась вполне законная потребность 
вырваться с помощью искусства из тисков и рамок узкого буржуазного мирка, к 
которому он принадлежал от рождения, уйти в идеальные сферы, и тот, собственно 
говоря, маниакальный пыл, с которым он, забывая и презирая всё остальное, 
отдаётся теперь своим упражнениям в живописи, музыке и мечтам, бросает некий 
обманчивый свет на эту его страсть. Ведь с каким-нибудь определённым трудом, 
«профессией ради хлеба насущного», как он презрительно говорил, Гитлер 
связывать себя никак не желает. [83] 
 Дело в том, что возвышения через искусство он явно ищет и в социальном плане. 
Как за всеми наклонностями и выборами в годы его формирования явственно 
прослеживается огромная потребность быть или стать чем-то «более высоким», так 
и в его эксцентрической страсти к занятию искусством во многом проявляется 
представление о том, будто оно является привилегией «более избранного общества».
 После смерти отца мать продаёт их дом в Леондинге и перебирается в Линц. 
Гитлеру уже шестнадцать лет, у него нет никакого иного дела, как слоняться по 
дому; благодаря тому, что мать получает за отца приличную пенсию, он может не 
забивать себе, голову планами на будущее, а предаваться видимости 
привилегированного ничегонеделания, которое ему так нравится. Ежедневно он 
совершает променад по принятым для прогулок местам города, регулярно бывает на 
представлениях местного театра, вступает в музыкальный кружок и становится 
читателем библиотеки Общества народного просвещения. Растущий интерес к 
сексуальным вопросам влечёт его, как он потом рассказывал, в отделение для 
взрослых кабинета восковых фигур, и примерно в то же время в маленьком 
кинотеатре близ Южного вокзала он смотрит первый раз в жизни фильм [84] . 
Согласно описаниям, которыми мы располагаем, Гитлер был долговязым, бледным, 
робким и всегда тщательно одетым юношей, обычно он ходил, помахивая тросточкой 
с набалдашником из слоновой кости, и по внешнему виду и поведению казался 
студентом.
 Социальное честолюбие подстёгивало и его отца, однако тот добился лишь того, 
что в глазах сына выглядело не бог весть какой карьерой; снисходительные слова, 
которые были посвящены им впоследствии жизненному пути «старого господина», 
показывают, что самому себе он поставил цель куда более высокую – в мире 
мечтаний, созданном им наряду с реальностью и над нею, взращивались ожидания и 
самосознание гения.
 Теперь, впервые провалившись на поставленном ему жизнью экзамене, он все чаще 
и глубже уходит в мир своих фантазий; здесь находил он убежище от того бессилия,
 которое с ранних лет испытывал перед отцом и учителями, здесь праздновал он 
свои одинокие победы над миром, населённым чужими ему людьми, и отсюда слал он 
свои первые проклятия и приговоры этому настроенному против него окружающему