он открыл, что «особое значение тут имеют два бросающиеся в глаза факта»: он 
стал националистом и «научился понимать и воспринимать смысл истории» [77] . 
Эффектным и трогательным продолжением этого сюжета явились кончина отца, 
лишения, болезнь и смерть любимой матери, а также уход из родного дома сироты, 
«которому пришлось в свой семнадцать лет отправиться в чужие края и 
зарабатывать себе на хлеб».
 На самом же деле Гитлер был бойким, живым и, несомненно, способным учеником, 
на чьи задатки, однако, уже с раннего возраста отрицательно влияла его 
очевидная неспособность к упорядоченному труду. А явная тяга к тому, что было 
бы ему удобно, подкреплявшаяся и поддерживавшаяся темпераментом упрямца, 
заставляла его чаще всего следовать своему собственному настроению и 
потребности в красоте, чему он и отдавался со всем пылом. И хотя табели его 
успеваемости из разных народных школ, в которых он учился, постоянно 
свидетельствуют о том, что он был неплохим учеником, а на классной фотографии 
1899 года он позирует в самом верхнем ряду с выражением своего очевидного 
превосходства, но вот когда родители отдали его после народной школы в реальное 
училище в Линце, он, как это ни удивительно, потерпел тут полный провал. Его 
дважды оставляют на второй год, а ещё раз переводят в следующий класс только 
после переэкзаменовки. В табеле его прилежание чуть ли не регулярно оценивается 
«двойкой» («невыдержанное»), и только по поведению, рисованию и гимнастике он 
получал удовлетворительные или хорошие оценки, а по всем остальным предметам 
его отметки были либо неудовлетворительными, либо с трудом дотягивали до 
«тройки». Табель за сентябрь 1905 года демонстрирует «неуды» по немецкому, 
математике и стенографии; даже по географии и истории, его «любимым предметам», 
как он сам потом говорил, где он «шёл впереди всего класса» [78] , отметки тоже 
были весьма низкими, а его успехи в целом были столь неудовлетворительными, что 
ему пришлось уйти из училища.
 Этот явный провал объясняется целым комплексом причин и мотивов. Кое-что 
свидетельствует о том, что не в последнюю очередь сыграло здесь свою роль то 
обстоятельство, что, будучи сыном чиновника, он в сельском Леондинге был 
заводилой в играх своих сверстников и это, конечно же, льстило его самолюбию, в 
то время как попав в Линц, в городскую среду детей учителей, коммерсантов и 
чиновников, он остался приехавшим из деревни, третируемым ими аутсайдером. И 
хотя Линц на рубеже веков, несмотря на свои 50 000 жителей, оперный театр и 
трамвай, символизировавшие собой статус современного города, не утратил ещё 
окончательно черт сельской глуши и заспанности, этот город, несомненно, уже дал 
Гитлеру представление о социальной субординации. Во всяком случае, в реальном 
училище у него не было «ни друзей, ни приятелей», и в принадлежавшем злой 
хозяйке фрау Зекира пансионате, где он жил вместе с пятью своими ровесниками, 
он тоже оставался чужим, замкнутым и сторонившимся остальных: «Ни один из пяти 
остальных обитателей пансионата, – вспоминал один из его бывших однокашников, – 
с ним так и не подружился. В то время как все мы, воспитанники учебного 
заведения, говорили друг другу „ты“, он обращался к нам на „вы“, и мы тоже 
говорили ему „вы“ и даже не видели в этом ничего странного» [79] . Характерным 
представляется тут то, что именно в это время впервые можно было услышать из 
уст самого Гитлера высказывание о его происхождении из хорошего дома, что и 
наложило в дальнейшем столь заметный отпечаток на его стиль и поведение, ибо 
это привило ему, стильному подростку в Линце и пролетарию в Вене, «классовое 
сознание» и стремление держаться любой ценой.
 Впоследствии Гитлер представлял своё фиаско в реальном училище как реакцию 
протеста на попытку отца навязать ему карьеру чиновника, которую сам отец 
проделал и завершил столь успешно. Но и описание этого якобы продолжительного 
противоборства, которое Гитлер представит потом как ожесточённую борьбу двух 
мужчин с несгибаемой волей, является, как это выяснено, во многом его чистой 
воды выдумкой. А с какой наглядностью он много лет спустя описывал сцену в 
Главном таможенном управлении Линца, когда отец пытался уговорить его избрать 
ту же профессию, в то время как сын, «преисполненный отвращения и ненависти», 
видел тут одну только «государственную клетку», в которой «старые господа 
сидели друг на друге так плотно, как обезьяны». [80] 
 В действительности же следует скорее исходить из того, что отец едва ли 
прореагировал столь резко и раздражённо относительно будущего выбора профессии 
сыном, как это постарался сочинить Гитлер, дабы объяснить свой крах в учёбе и 
придать уже своим юным годам черты железной решимости. Конечно, отец хотел бы 
видеть сына чиновником на самых высоких должностях и при званиях, которые ему 
самому были заказаны из-за его низкого образования. Но вполне правдоподобна тем 
не менее описанная Гитлером атмосфера продолжительной напряжённости, причиной 
которой было частью несходство темпераментов, а частью и решение отца 
осуществить давно лелеемую (и странным образом проявившуюся потом и у сына) 
мечту и уже в 1895 году, в пятьдесят восемь лет, уйти на пенсию, чтобы, 
освободившись, наконец, от груза служебных обязанностей, отдаться безделью и 
собственным наклонностям. Для сына такая перемена означала самое 
непосредственное ограничение свободы в доме – вдруг он повсюду стал натыкаться 
на крупную фигуру отца, постоянно требовавшего уважения и дисциплины и 
воплощавшего свою гордость за достигнутое в претензии на безоговорочное 
послушание ему, так что именно в этом, а не в конкретных разногласиях по поводу 
выбора профессии, и скрывались, по всей вероятности, причины конфликта.
 Впрочем, отец застал только начальный период учёбы сына в реальном училище. В 
начале 1903 года на постоялом дворе «Визингер» в Леондинге он едва отхлебнул из 
бокала первый глоток вина, как повалился в сторону и, отнесённый в соседнее 
помещение, скончался ещё до того, как успели прийти врач и священник.