«Когда сэр Стаффорд Криппс вручил мое послание Сталину? Не будете ли Вы 
так добры запросить его». 
      
      Министр иностранных дел – премьерминистру 
      30 апреля 1941 года 
      «Сэр Стаффорд Криппс направил послание Вышинскому 19 апреля, а Вышинский 
уведомил его письменно 23 Апреля, что оно вручено Сталину. 
      Весьма сожалею, что по ошибке телеграммы, сообщающие об этом, не были 
посланы Вам вовремя. Прилагаю копии». 
      
      Вот что содержалось в этих приложениях:
      
      Стаффорд Криппс, Москва – министру иностранных дел 
      19 апреля 1941 года 
      «Сегодня я отправил текст послания Вышинскому, попросив передать его 
Сталину. Из Вашей телеграммы не было ясно, следовало ли включить комментарии в 
послание или же добавить от себя лично, и поэтому, ввиду моего письма 
Вышинскому от 11 апреля и моего вчерашнего свидания с ним, я предпочел 
воздержаться от добавления какихлибо комментариев, которые могли быть только 
повторением». 
      
      Стаффорд Криппс, Москва – министру иностранных дел 
      22 апреля 1941 года 
      «Сегодня Вышинский письменно уведомил меня, что послание вручено Сталину».
 
      
      Я не могу составить окончательного суждения о том, могло ли мое послание, 
будь оно вручено с надлежащей быстротой и церемониями, изменить ход событий. 
Тем не менее я все еще сожалею, что мои инструкции не были выполнены должным 
образом. Если бы у меня была прямая связь со Сталиным, я, возможно, сумел бы 
предотвратить уничтожение столь большой части его авиации на земле.
      Мы знаем теперь, что в своей директиве от 18 декабря Гитлер назначил 
вторжение в Россию на 15 мая и что в ярости, вызванной революцией в Белграде, 
он 27 марта отодвинул эту дату на месяц, а затем – до 22 июня. До середины 
марта переброска войск на севере на главный русский фронт не носила такого 
характера, чтобы для сокрытия ее немцам нужно было принимать какиелибо особые 
меры. Однако 13 марта Берлин издал распоряжение закончить работу русских 
комиссий, действовавших на германской территории, и отослать их домой. 
Пребывание русских в этой части Германии могло быть разрешено только до 25 
марта. В северном секторе уже сосредоточивались германские соединения. С 20 
марта должна была начаться еще более крупная концентрация сил[24].
      22 апреля Советы пожаловались германскому министерству иностранных дел на 
продолжающиеся и усиливающиеся нарушения границы СССР германскими самолетами. С 
27 марта по 18 апреля было зарегистрировано 80 таких случаев.
      
      «Вполне вероятно, – говорилось в русской ноте, – что следует ожидать 
серьезных инцидентов, если германские самолеты будут и впредь перелетать через 
советскую границу». 
      
      В ответ немцы выдвинули ряд встречных жалоб на советские самолеты.
      13 апреля из Москвы в Берлин прибыл Шуленбург. 28 апреля его принял 
Гитлер, который произнес перед своим послом тираду по поводу жеста русских в 
отношении Югославии. Шуленбург, судя по его записи этого разговора, пытался 
оправдать поведение Советов. Он сказал, что Россия встревожена слухами о 
предстоящем нападении Германии. Он не может поверить, что Россия когданибудь 
нападет на Германию. Гитлер заявил, что события в Сербии послужили ему 
предостережением. То, что произошло там, является для него показателем 
политической ненадежности государств.
      Но Шуленбург придерживался тезиса, лежавшего в основе всех его сообщений 
из Москвы.
      
      «Я убежден, что Сталин готов пойти на еще большие уступки нам. Нашим 
экономическим представителям уже указали, что (если мы сделаем своевременно 
заявку) Россия сможет поставлять нам до 5 миллионов тонн зерна в год»[25]. 
      
      30 апреля Шуленбург вернулся в Москву, глубоко разочарованный свиданием с 
Гитлером. У него создалось ясное впечатление, что Гитлер склоняется к войне. 
Видимо, Шуленбург даже пытался предупредить на этот счет русского посла в 
Берлине Деканозова и вел упорную борьбу в эти последние часы своей политики, 
направленной к русскогерманскому взаимопониманию.
      Официальный глава германского министерства иностранных дел Вайцзекер, 
несомненно, дал своему начальству хороший совет, и мы можем только радоваться, 
что оно не последовало этому совету. Вот что написал он по поводу этого 
свидания:
      
      Вайцзекер, Берлин – Риббентропу 28 апреля 1941 года 
      «Я могу выразить одной фразой свои взгляды на русскогерманский конфликт. 
Если бы каждый русский город, обращенный в пепел, имел для нас такую же 
ценность, как потопленный английский военный корабль, я предложил бы начать 
германорусскую войну этим летом. Но я считаю, что мы победили бы Россию лишь в