присоединится к пакту 
о взаимных гарантиях только в том случае, если в общую гарантию будут включены 
Финляндия и Прибалтийские государства.
      Все эти четыре страны теперь ответили отказом на такое условие и, 
испытывая ужас, вероятно, еще долго отказывались бы на него согласиться. 
Финляндия и Эстония даже утверждали, что они будут рассматривать как акт 
агрессии гарантию, которая будет дана им без их согласия. В тот же день, 31 мая,
 Эстония и Латвия подписали с Германией пакты о ненападении[42]. Таким образом, 
Гитлеру удалось без труда проникнуть в глубь слабой обороны запоздалой и 
нерешительной коалиции, направленной против него.
      
Глава двадцать первая
Накануне 
      
      С наступлением лета подготовка к войне продолжалась по всей Европе. 
Позиции дипломатов, речи политических деятелей и желания человечества с каждым 
днем теряли значение. Передвижения немецких войск, казалось, предвещали, что 
прелюдией к нападению на Польшу будет разрешение спора с Польшей о Данциге. 
Чемберлен выказал беспокойство в парламенте 10 июня и подтвердил свое намерение 
поддержать Польшу, если возникнет угроза ее независимости. Бельгийское 
правительство, не замечая реальных фактов, в значительной мере под влиянием 
своего короля, объявило 23 июня, что оно не желает переговоров с 
представителями штабов Англии и Франции и что Бельгия намерена соблюдать 
строгий нейтралитет. Ход событий привел к сплочению Англии и Франции, а также к 
сплочению рядов внутри страны. В течение июля между Парижем и Лондоном шло 
оживленное движение. Празднества 14 июля дали возможность продемонстрировать 
англофранцузское единство. Французское правительство пригласило меня на этот 
блестящий спектакль.
      Когда я покидал аэродром Бурже после парада, генерал Гамелен предложил 
мне посетить французский фронт.
      «Вы никогда не видали рейнского сектора, – сказал он. – В таком случае 
приезжайте в августе, мы покажем вам все». В соответствии с этим был составлен 
план, и 15 августа генерала Спирса и меня встретил его ближайший друг генерал 
Жорж – командующий армиями во Франции и возможный преемник верховного 
главнокомандующего. Я был рад встрече с этим в высшей степени приятным и 
знающим офицером. Мы провели в его обществе десять дней, обсуждая военные 
проблемы и встречаясь с Гамеленом, который также осматривал некоторые участки 
этого сектора фронта.
      Начав с излучины Рейна у Петербурга, мы проехали по всему сектору до 
швейцарской границы. В Англии, как и в 1914 году, беззаботные люди наслаждались 
отдыхом, играя с детьми на пляжах. Однако здесь, на Рейне, все выглядело иначе. 
Все временные мосты через реку были отведены на ту или другую сторону. 
Постоянные мосты сильно охранялись и были минированы. Надежные офицеры круглые 
сутки дежурили в ожидании сигнала, чтобы нажать кнопки и взорвать мосты. 
Вздувшаяся от таяния альпийских снегов большая река неслась угрюмым потоком. 
Солдаты французских аванпостов сидели, скорчившись в окопчиках среди кустарника.
 Нам сказали, что вдвоем или втроем мы можем подойти к берегу, но что ни в коем 
случае нельзя выходить на открытое место, чтобы не стать мишенью. На другом 
берегу, на расстоянии трехсот ярдов, можно было видеть там и сям немцев, 
работавших довольно лениво киркой и лопатой на своих укреплениях. Весь 
прибрежный квартал Страсбурга был уже очищен от гражданского населения. Я стоял 
некоторое время на Страсбургском мосту и смотрел, как проехали одна – две 
машины. На обеих сторонах долго изучали паспорта и личности проезжающих. Здесь 
немецкий пост находился немногим больше чем в ста ярдах от французского. Между 
ними не было никаких сношений. А в Европе царил мир. Между Германией и Францией 
не было никакого спора. Бурля и крутясь, Рейн несся со скоростью шесть или семь 
миль в час. Одна – две лодки с мальчиками промчались по течению. Больше я не 
видел Рейна до тех пор, когда, более чем пять лет спустя, в марте 1945 года я 
пересек его в маленькой лодке с фельдмаршалом Монтгомери. Впрочем, это было 
близ Везеля, то есть гораздо севернее.
      В том, что я узнал во время поездки, примечательным было полное 
примирение с положением обороняющегося, которое довлело над принимавшими меня 
французами и которое непреодолимо овладевало и мной. Беседуя с этими весьма 
компетентными французскими офицерами, вы чувствовали, что немцы сильнее, что у 
Франции уже больше нет достаточной энергии, чтобы предпринять большое 
наступление. Она будет бороться за свое существование – вот и все. Перед 
французами была укрепленная линия Зигфрида со всей возросшей огневой мощью 
современного оружия. В глубине души я также испытывал ужас при воспоминаниях о 
наступлении на Сомме и в Пашендейльских болотах. Немцы были, конечно, гораздо 
сильнее, чем в дни Мюнхена. Нам ничего не было известно о глубокой тревоге, 
терзавшей их верховное командование. Мы позволили себе дойти до такого 
физического и психологического состояния, что ни одно ответственное лицо – до 
того времени на мне не лежало никакой ответственности – не могло предполагать 
истинного положения вещей, а именно, что только сорок две наполовину 
вооруженные и наполовину обученные дивизии охраняли весь длинный фронт от 
Северного моря до Швейцарии. Во время Мюнхена их было тринадцать.
      * * *
      Все эти последние недели я больше всего опасался, что, несмотря на нашу 
гарантию, правительство его величества откажется воевать с Германией, если 
последняя нападет на Польшу. Нет никаких сомнений, что в то время Чемберлен уже 
решился на такой шаг, как ни тяжел он был для него. Однако тогда я знал его еще 
не так хорошо, как узнал через год. Я боялся, что Гитлер попытается прибегнуть 
к блефу, угрожая какимнибудь новым средством или секретным оружием, и что 
такая угроза собьет с толку или поставит в тупик наш обремененный заботами 
кабинет. Время от времени профессор Линдеман беседовал со мной об атомной 
эн