ращенных к Гибралтару. В течение всего этого 
времени они оказывали немцам мелкие услуги. Все испанские газеты были настроены 
англофобски. Немецким агентам было разрешено разгуливать по всему Мадриду. 
Поскольку испанского министра иностранных дел Бейгбедера подозревали в 
недостаточном энтузиазме по отношению к Германии, в Берлин с официальным 
визитом был направлен специальный уполномоченный, руководитель фаланги Серрано 
Суньер, чтобы уладить отношения и укрепить чувство товарищества. Гитлер 
прочитал ему длиннейшую проповедь, подчеркнув предубеждение Испании против 
Соединенных Штатов.
      «Война, – говорил он, – вполне может превратиться в войну континентов – 
Америка против Европы. Надо обезопасить острова у побережья Западной Африки».
      Позднее в тот же день Риббентроп запросил предоставления Германии военной 
базы на Канарских островах. Суньер, настроенный прогермански фалангист, 
отказался даже обсуждать эту тему, но неизменно указывал на потребность Испании 
в современном оружии, продовольствии и бензине и на необходимость 
удовлетворения ее территориальных претензий за счет Франции. Все это 
требовалось до того, как Испания смогла бы осуществить надежду вступить в войну.

      В то время как испанцы обнаруживали все меньше рвения и предъявляли все 
более непомерные требования, Гитлер все больше хотел заручиться их помощью. Еще 
15 августа генерал Йодль указывал, что существуют другие средства, помимо 
непосредственного вторжения, с помощью которых можно нанести поражение Англии, 
а именно – затяжная воздушная война, усиление действий подводных лодок, захват 
Египта и захват Гибралтара. Гитлер решительно выступал за нападение на 
Гибралтар. Но испанские условия были слишком непомерными, и кроме того, в конце 
сентября у него зародились другие Иден. 27 сентября в Берлине был подписан 
трехсторонний пакт между Германией, Италией и Японией. Этот шаг открывал более 
широкие горизонты.
      Фюрер решил теперь использовать свое личное влияние. 4 октября он 
встретился с Муссолини на Бреннерском перевале. Он говорил о больших 
требованиях и тактике проволочек испанского правительства. Он опасался, что 
удовлетворение требований Испании привело бы к двум непосредственным 
результатам: оккупации англичанами испанских баз на Канарских островах и 
присоединению Французской империи в Северной Африке к движению де Голля. Это, 
по его словам, заставило бы державы оси намного расширить свою сферу операций. 
С другой стороны, он не исключал возможности того, что французские вооруженные 
силы будут на его стороне в европейской кампании против Великобритании. 
Муссолини остановился на своих планах завоеваний Египта. Гитлер предложил 
предоставить ему специальные воинские части для наступления. Муссолини не 
считал, что он нуждается в них, по крайней мере до заключительной стадии. По 
поводу русского вопроса Гитлер сказал, что «необходимо понять, что мое 
недоверие к Сталину не превышает его недоверия ко мне». Во всяком случае, 
Молотов должен был вскоре прибыть в Берлин, и задачей фюрера было направить 
устремления русских на Индию.
      23 октября Гитлер проследовал на франкоиспанскую границу, где встретился 
в Андае с испанским диктатором. Тут испанцы вместо того, чтобы почувствовать 
себя польщенными тем, что он снизошел до них, предъявили, как об этом рассказал 
Гитлер Муссолини, «требования, абсолютно несоразмерные с их силами». Испания 
потребовала исправления границы в Пиренеях, передачи ей французской Каталонии 
(французской территории, которая некогда была исторически связана с Испанией, 
но в действительности расположена к северу от Пиренеев), Алжира от Орана до 
мыса Бланко и фактически всего Марокко. Переговоры, которые велись с помощью 
переводчиков, продолжались девять часов. Их результатом был лишь туманный 
протокол и договоренность о проведении военных переговоров.
      
      «Я предпочел бы, чтобы мне вырвали три или четыре зуба, – сказал позднее 
Гитлер Муссолини во Флоренции, – чем снова пройти через все это»[92]. 
      
      На обратном пути из Андая фюрер предложил маршалу Петэну встретиться с 
ним в Монтуаре, близ Тура. Эта встреча была подготовлена Лавалем[93], который 
за два дня до этого встретился с Риббентропом и, к своему удивлению, с самим 
Гитлером в этом самом пункте. Как Гитлер, так и Лаваль надеялись поднять 
Францию против Англии, чтобы нанести ей поражение. Маршал и большая часть его 
окружения были вначале потрясены этим. Но Лаваль изобразил предлагаемую встречу 
в радужных красках.
      Когда его спросили, исходит ли идея от Гитлера или же она была ему 
подсказана, Лаваль ответил:
      
      «За кого вы его принимаете? Неужели вы думаете, что Гитлеру нужна нянька? 
У этого человека есть собственные идеи. Он хочет встретиться с маршалом. Кроме 
того, он питает к нему большое уважение. Эта встреча между главами двух 
государств будет историческим событием, во всяком случае, чемто весьма 
отличающимся от завтрака в Чекерсе»[94]. 
      
      Петэна убедили согласиться на этот план. Он считал, что его личный 
престиж повлияет на Гитлера и стоит создать у последнего впечатление, что 
Франция не откажется «сотрудничать». Будучи спокоен за Запад, Гитлер может 
обратить свои помыслы и армии на Восток.
      Встреча состоялась в бронепоезде Гитлера днем 24 октября.
      
      «Я счастлив, – заявил фюрер, – пожать руку французу, который не несет 
ответственности за эту войну». 
      
      Последовал достойный осуждения обмен любезностями. Маршал выразил 
сожаление по поводу того,