ели, чтобы ее порты были закрыты для 
немецких и итальянских подводных лодок. Мы хотели не только того, чтобы 
Гибралтар не трогали, но и возможности пользоваться якорной стоянкой в 
Альхесирасе для наших кораблей и участком, соединяющим скалу Гибралтар с 
материком, для нашей неизменно расширяющейся авиационной базы. От этих условий 
в значительной мере зависел наш доступ в Средиземное море. Ничего не было легче 
для испанцев, нежели установить или позволить установить дюжину тяжелых орудий 
на холмах позади Альхесираса. Они имели право сделать это в любое время, а если 
бы орудия были установлены, они могли бы в любой момент открыть огонь, и тогда 
наши военноморскую и авиационную базы нельзя было бы использовать. 
Гибралтарская скала снова могла бы выдержать длительную осаду, но она стала бы 
только скалой. В руках Испании находился ключ ко всем действиям Англии на 
Средиземном море, и никогда, в самые тяжелые моменты, она не заперла замок нам 
во вред.
      Опасность была настолько велика, что на протяжении почти двух лет мы 
постоянно держали наготове экспедиционные силы численностью свыше пяти тысяч 
человек и необходимые для них корабли, готовые выступить через несколько дней и 
захватить Канарские острова, что позволило бы нам сохранить господство в 
воздухе и на море и держать в узде подводные лодки, а также поддерживать связь 
с Австралазией вокруг мыса Доброй Надежды, если бы когданибудь испанцы закрыли 
для нас Гибралтарский порт.
      Правительство Франко могло нанести нам этот сокрушительный удар еще одним 
весьма простым способом. Оно могло разрешить войскам Гитлера пересечь 
полуостров, осадить и захватить Гибралтар и передать его им, а тем временем 
оккупировать Марокко и Французскую Северную Африку. Эта возможность стала 
вызывать большую тревогу после подписания Францией перемирия, когда 27 июня 
1940 года немцы крупными силами вышли к испанской границе и предложили провести 
братские церемониальные парады в СанСебастьяне и в городах за Пиренеями. 
Некоторое количество немецких войск действительно вступило в Испанию. Однако, 
как писал герцог Веллингтон в апреле 1820 года[91]:
      «Нет в Европе другой такой страны, в дела которой иностранцы могли бы 
вмешиваться со столь ничтожной выгодой, как Испания. Нет другой страны, в 
которой иностранцев так не любят и даже презирают и где нравы и обычаи столь 
мало похожи на нравы и обычаи других стран Европы».
      Теперь, сто двадцать лет спустя, испанцы, измученные и еле стоявшие на 
ногах в результате увечий гражданской войны, которая была делом их собственных 
рук, были еще менее общительны. Они не хотели, чтобы иностранные армии ступали 
по их земле. Хотя по своей идеологии эти мрачные люди были нацистами и 
фашистами, они предпочитали обходиться без иностранцев. Франко полностью 
разделял эти чувства и умело их выражал.
      Испанское правительство, как и все другие, было потрясено внезапным 
падением Франции и перспективой краха или уничтожения Англии. Множество людей 
во всем мире примирилось с идеей «нового порядка в Европе», «расы господ» и 
прочим. Франко поэтому заявил в июне, что готов примкнуть к победителям и 
принять участие в дележе добычи. Отчасти в силу своего, аппетита, отчасти из 
благоразумия он дал ясно понять, что Испания претендует на многое. Но в этот 
момент Гитлер не испытывал надобности в союзниках. Он, подобно Франко, 
рассчитывал, что через несколько недель или даже дней общие военные действия 
прекратятся и Англия будет домогаться соглашения. Он поэтому не проявил почти 
никакого интереса к активным жестам солидарности со стороны Мадрида.
      К августу обстановка изменилась. Было очевидно, что Англия будет 
продолжать воевать и что война, вероятно, затянется. Поскольку Англия с 
презрением отвергла 19 июля его «мирное предложение», Гитлер стал искать 
союзников, и к кому он мог обратить свои взоры, как не к диктатору, которому он 
в свое время помогал и который совсем недавно изъявлял готовность 
присоединиться к нему? Но взгляды Франко также изменились и по тем же причинам. 
8 августа германский посол в Мадриде информировал Берлин о том, что каудильо 
придерживается прежней точки зрения, но что он намеревается предъявить 
известные требования. Вопервых, он требовал гарантии, что Гибралтар, 
Французское Марокко и часть Алжира, включая Оран, будут переданы Испании наряду 
с расширением территории испанских колоний в Африке. Вовторых, требовалась 
надлежащая военная и экономическая помощь, потому что Испания имела запасов 
зерна лишь на восемь месяцев. И наконец, Франко считал, что Испания не должна 
вмешиваться до тех пор, пока немцы не высадятся в Англии, «для того, чтобы 
избежать слишком преждевременного вступления в войну и, следовательно, такого 
длительного в ней участия, которое было бы не по силам Испании, а при некоторых 
условиях послужило бы источником опасности для режима».
      В то же время Франко написал Муссолини письмо, в котором перечислил 
требования Испании и попросил его о поддержке. Муссолини ответил 25 августа, 
призвав каудильо «не отрываться от истории Европы».
      Гитлер был смущен размерами испанских притязаний, часть которых вновь 
поссорила бы его с Виши. Отторжение Орана от Франции почти наверняка привело бы 
к созданию враждебного французского правительства в Северной Африке. Он 
взвешивал доводы «за» и «против».
      Тем временем шли дни. В сентябре Великобритания, казалось, не плохо 
удерживала свои позиции во время воздушного наступления Германии. Передача 50 
американских эсминцев произвела глубокое впечатление во всей Европе, а Испания 
стала считать, что Соединенные Штаты приближаются к вступлению в войну. Поэтому 
Франко со своими испанцами стал придерживаться политики выдвижения и уточнения 
своих претензий, давая понять, что таковые должны быть заранее приняты. Испанцы 
требовали также обеспечения поставок, особенно определенного числа 15дюймовых 
гаубиц для своих батарей, о