то самое время. Записи в боевом журнале говорят 
о другом. В полночь 23 мая из штаба германского верховного командования 
сухопутными войсками пришел приказ Браухича, согласно которому 4я армия 
поступала под командование Рундштедта для «последнего акта битвы на окружение».
      На следующее утро Гитлер посетил Рундштедта, который доложил ему, что его 
танковые дивизии, которые прошли так далеко и так быстро, значительно ослабели 
и что им нужна передышка для реорганизации перегруппировки и подготовки 
последнего удара по врагу, который, как говорит журнал его штаба, «сражается с 
чрезвычайным упорством». Более того, Рундштедт предвидел возможность атак с 
севера и с юга на его широко растянувшиеся по фронту войска, то есть предвидел 
план Вейгана, который, если бы он был выполнимым, означал бы контрнаступление 
союзников. Гитлер «полностью согласился» с тем, что наступление к востоку от 
Арраса должно осуществляться силами пехоты и что подвижные соединения должны 
попрежнему удерживать линию Лан, Бетюн, Эр, СентОмер, Гравлин, чтобы отрезать 
неприятельские силы, находившиеся под нажимом со стороны группы армий «Б» на 
северовостоке.
      Он подчеркивал также первостепенную важность сохранения бронетанковых сил 
для будущих операций. Однако рано утром 25 мая был получен новый приказ 
главнокомандующего сухопутными войсками Браухича, предписывавший продолжение 
наступления танковых частей. Рундштедт, опираясь на устное распоряжение Гитлера,
 не хотел и слышать об этом. Он не передал приказ Браухича командующему 4й 
армией Клюге, которому было дано распоряжение беречь танковые дивизии. Клюге 
протестовал против задержки, но лишь на следующий день, 26 мая, Рундштедт 
разрешил использовать танковые дивизии, хотя даже и тогда он приказал, чтобы 
наступление не было направлено непосредственно против Дюнкерка. В журнале 
говорится, что 4я армия возражала против таких ограничений и начальник штаба 
армии телефонировал 27 мая:
      
      «Порты ЛаМанша представляют собой следующую картину. Большие суда 
подходят к причалам, и по переброшенным сходням люди заполняют суда. Вся 
материальная часть остается позади. Однако нам совсем не хочется, чтобы эти 
люди, заново экипированные, снова оказались против нас в будущем». 
      
      Следовательно, можно с уверенностью сказать, что танковые части были 
задержаны и что это было сделано по инициативе Рундштедта, а не Гитлера. 
Рундштедт, несомненно, имел основания для такой точки зрения в этом вопросе, 
учитывая состояние танков, а также и общую обстановку, но ему следовало бы 
подчиниться формальным приказам армейского командования или, по крайней мере, 
сообщить ему о содержании своего разговора с Гитлером. Среди германских 
командующих господствует мнение, что была упущена большая возможность.
      Однако была еще особая причина, оказавшая влияние на движение немецких 
танковых частей в решающем пункте.
      Достигнув моря у Абвиля в ночь на 20 мая, головные немецкие танковые и 
моторизованные колонны двинулись на север вдоль побережья мимо Этапля на Булонь,
 Кале и Дюнкерк с очевидным намерением отрезать все наши пути к спасению морем. 
Этот район ярко сохранился в моей памяти со времен прошлой войны, когда я 
командовал подвижной бригадой морской пехоты, действовавшей из Дюнкерка против 
флангов и тыла немецких армий, наступавших на Париж. Поэтому мне не надо было 
знакомиться с системой шлюзов между Кале и Дюнкерком или с значением 
Гравлинского водного рубежа. Шлюзы уже были открыты, и с каждым днем наводнение 
увеличивалось, таким образом защищая с юга линию нашего отступления.
      Оборона Булони и еще в большей степени оборона Кале до самого последнего 
часа являлись наиболее насущным делом среди всей этой неразберихи, и туда были 
немедленно посланы войска из Англии. Булонь, изолированную и атакованную 22 мая,
 защищали два гвардейских батальона и одна из наших немногих противотанковых 
батарей совместно с некоторым числом французских войск. После 36часового 
сопротивления было получено донесение, что дальше оборонять Булонь невозможно, 
и я согласился на эвакуацию морем остатков гарнизона, включая французов. Эта 
операция была проведена восемью эсминцами в ночь на 24 мая, причем потеряно 
было только 200 человек. Я пожалел об этом решении.
      За несколько дней до этого я поручил руководство обороной портов ЛаМанша 
непосредственно начальнику имперского генерального штаба, с которым я 
поддерживал постоянный контакт. Теперь я решил, что за Кале надо драться до 
последней капли крови и что нельзя разрешить эвакуацию гарнизона морем.
      Гарнизон Кале состоял из батальона стрелковой бригады, батальона 60го 
стрелкового полка, стрелкового полка королевы Виктории и батальона королевского 
танкового полка с 21 легким танком и 27 крейсерскими танками; имелось такое же 
количество французских частей. Было тяжело жертвовать этими замечательными 
опытными кадровыми войсками, которых у нас было так мало, за сомнительное 
преимущество выиграть два или, может быть, три дня, которые неизвестно как 
будут использованы. Военный министр и начальник имперского генерального штаба 
согласились с этой суровой мерой.
      
      Премьерминистр – начальнику имперского генерального штаба 
      25 мая 1940 года 
      «Бригадному генералу, обороняющему Кале, следует сказать чтонибудь в 
таком роде: оборона Кале до последнего предела является сейчас актом величайшей 
важности для нашей страны и для на