количестве, все можно будет исправить, если же нет - все будет проиграно". 

Премьер-министр сообщил мне, что правительство с одобрения парламента приняло 
решение, помимо обычных бюджетных ассигнований, дополнительно израсходовать 
крупные суммы на национальную оборону и что значительная часть этих средств 
будет выделена на производство танков и самолетов. Я обратил его внимание на 
тот факт, что из числа самолетов, производство которых было предусмотрено, 
почти все предназначены для обороны, а не для нападения. Что касается танков, 
то на девять десятых предполагалось создать машины марки "Рено" и "Гочкисс" 
образца 1935, которые, хотя и модернизированы, все же обладают большим весом, 
малой скоростью, вооружены малокалиберным короткоствольным орудием и 
предназначены для сопровождения пехоты, а отнюдь не для выполнения 
самостоятельных задач в составе специальных танковых соединений. Впрочем, об 
этом никто и не думает. В результате наша военная организация останется такой 
же, какой она и была. "Мы построим, - сказал я, -столько же танков и 
израсходуем столько же средств, сколько потребовалось бы для создания танковой 
армии, а иметь этой армии все-таки не будем". - "Как используются кредиты, 
ассигнованные военному министерству, - заметил премьер-министр, - это дело 
Даладье{63} и генерала Гамелена". - "Несомненно, - ответил я. - Однако я 
позволяю себе заметить, что за состояние национальной обороны отвечает 
правительство". Во время нашей беседы раз десять звонил телефон: Леона Блюма 
отвлекали по мелким парламентским и административным вопросам. Когда я 
собирался уходить, вновь раздался телефонный звонок. Леон Блюм сделал усталый 
жест и сказал: "Судите сами, легко ли главе правительства придерживаться Вашего 
плана, если он и пяти минут не может сосредоточиться на одном и том же!" 

Вскоре я узнал, что хотя наша беседа и произвела на премьер-министра сильное 
впечатление, он не собирается потрясать основы здания и что ранее 
предусмотренный план не будет изменен. Отныне наши шансы на то, чтобы 
своевременно уравновесить свои военные силы с новыми возможностями Германии, 
казались мне весьма призрачными. Я был убежден, что характер Гитлера, его 
воззрения, его возраст и то возбуждение, в которое он привел немецкий народ, 
заставляют его действовать без промедления. Теперь дело пойдет настолько быстро,
 что Франция уже не сможет ликвидировать своего отставания, если бы даже ее 
руководители этого и захотели. 

1 мая 1937 на параде в Берлине впервые приняла участие полностью 
укомплектованная танковая дивизия и сотни самолетов. На зрителей - и в первую 
очередь на французского посла Франсуа-Понсэ{64} и наших атташе - эта военная 
техника произвела впечатление такой мощной силы, которой может противостоять 
только равноценная сила. Но их донесения не заставили французское правительство 
пересмотреть ранее принятые решения. 11 марта 1938 Гитлер осуществил аншлюс 
Австрии. Он бросил на Вену механизированную дивизию, один вид которой склонил 
австрийцев к безоговорочному подчинению. Вместе с этой дивизией он к вечеру 
того же самого дня победоносно вступил в австрийскую столицу. Франция не 
сделала для себя никаких выводов из гитлеровского вторжения в нейтральную 
страну. Все старания были употреблены на то, чтобы утешить публику ироническими 
описаниями аварий, которые потерпели несколько немецких танков во время этого 
форсированного марша. Не было извлечено уроков также и из опыта Гражданской 
войны в Испании (1936-1939), где итальянские танки и немецкая штурмовая авиация,
 даже при очень ограниченном их количестве, решали исход боя всюду, где бы они 
ни появлялись. 

В сентябре 1938, с согласия Лондона, а затем и Парижа, Гитлер захватил 
Чехословакию. За три дня до соглашения в Мюнхене, выступая в берлинском 
Спортпаласе, рейхсканцлер поставил все точки над "i", вызвав бурю восторженного 
ликования и энтузиазма. "Теперь, - кричал он, - я могу открыто заявить о том, 
что всем вам уже известно. Мы создали такое вооружение, какого мир еще никогда 
не видел!" 15 марта 1939 он добился от президента Гаха{65} полной капитуляции и 
в тот же день занял Прагу. Затем 1 сентября Гитлер выступил против Польши. Во 
всех актах этой трагедии Франция играла роль жертвы, ожидающей, когда наступит 
ее очередь. 

Эти события не удивляли, но чрезвычайно огорчали меня. В 1937 я преподавал в 
школе усовершенствования офицерского состава, после чего был назначен 
командиром 507-го танкового полка в Меце. Занятость в полку и удаленность от 
Парижа лишали меня необходимых условий и связей для продолжения начатой мною 
борьбы. К тому же весной 1938 Поль Рейно вошел в состав кабинета Даладье, 
вначале в качестве министра юстиции, а затем -министра финансов. Не говоря уже 
о том, что отныне его связывала министерская солидарность, теперь все внимание 
министра поглощали неотложные задачи по восстановлению экономического и 
финансового равновесия в стране. Но главное заключалось в том, что упорство 
правительства в отстаивании оборонительной военной системы, в то время как 
немцы проявляли в Европе крайний динамизм, слепота политического режима, 
занятого всякими пустяками перед лицом готовой ринуться на нас Германии, 
глупость ротозеев, приветствовавших мюнхенскую капитуляцию, - все это по сути 
дела было результатом глубочайшего национального самоуничижения, против 
которого я был бессилен. И все-таки в 1938, предчувствуя надвигающуюся бурю, я 
опубликовал книгу под названием "Франция и ее армия". В ней я показывал, как на 
протяжении столетий армия являлась зеркалом, в котором неизменно отражаются