решавшее судьбу механизированной армии, в то же время говорило всем в Европе, 
кто умел слушать, что Франция при любых обстоятельствах ограничится лишь 
выдвижением войск на линию Мажино. 

Как это и следовало ожидать, министерский гнев обрушился на мою голову. Однако 
он не принял характера официального осуждения, а проявлялся в виде 
эпизодических выпадов. Однажды, например, в Елисейском дворце после одного из 
заседаний Высшего совета национальной обороны, секретарем которого я являлся, 
генерал Морен обратился ко мне со следующими словами: "Прощайте, де Голль! Там, 
где нахожусь я, Вам больше не место!" В своем кабинете, когда заходила речь обо 
мне, он говорил своим посетителям: "Пером ему служит Пиронно, а граммофоном - 
Рейно. Я отправляю его на Корсику!" И все же генерал Морен лишь пугал меня 
громом: у него хватило великодушия не поражать меня ударами молний. 

Фабри, сменивший через некоторое время Морена на улице Сен-Доминик, и генерал 
Гамелен{58}, занявший после генерала Вейгана пост начальника Генерального штаба,
 оставаясь в то же время во главе штаба сухопутных войск, унаследовали от своих 
предшественников отрицательное отношение к моему проекту, а ко мне лично 
испытывали чувство неловкости и раздражения. 

Ответственные руководители, хотя и отстаивали статус-кво, в глубине души не 
могли не признать убедительности моих доводов. Они были слишком хорошо 
осведомлены об истинном положении вещей, чтобы полностью верить собственным 
возражениям. Утверждая, будто бы я преувеличиваю возможности бронетанковых 
войск, они в то же время были весьма обеспокоены тем, что Германия создает 
такие войска. Когда они утверждали, что семь ударных дивизий могут быть 
заменены таким же количеством обычных дивизий оборонительного типа, которые 
называли "моторизованными", поскольку их предполагалось перебрасывать на 
грузовиках, они лучше других знали, что это просто-напросто жонглирование 
словами. Когда они ссылались на то, что создание профессиональной армии якобы 
делит наши вооруженные силы на две части, они умышленно замалчивали тот факт, 
что закон о двухгодичном сроке военной службы, принятый после выхода моей книги 
в свет, обеспечивал в случае необходимости включение в состав отборной армии 
значительной части солдат, призванных на основе всеобщей воинской повинности. 
Они закрывали глаза на то, что у нас имеется военно-морской флот, авиация, 
колониальные войска, Африканская армия, полевая жандармерия и полиция, которые 
существуют самостоятельно в составе вооруженных сил, не нанося ни малейшего 
ущерба их единству. Они упускали из виду, наконец, и то обстоятельство, что 
единство национальных вооруженных сил определяется вовсе не тем, что все их 
элементы имеют одинаковое оружие и одинаковый личный состав, а тем, что все они 
защищают одну и ту же родину, подчиняются одним и тем же законам и служат под 
одним и тем же знаменем. 

Обидно было наблюдать, как выдающиеся деятели Франции из-за своей ложно 
понимаемой приверженности принятым нормам выступают не в подобающей им роли 
требовательных руководителей, а в роли каких-то утешителей. И все-таки я 
чувствовал, что в глубине души, под внешним покровом их убежденности в своей 
правоте, они готовы были бы пойти навстречу новым возможностям. Уже первый 
эпизод в длинной цепи событий, во время которых часть лучших представителей 
нации, осуждая выдвигаемые мною цели, на самом деле была в отчаянии от сознания 
своего бессилия их осуществить, дал мне печальное удовлетворение убедиться в 
том, что их мучат угрызения совести. 

События шли своим чередом. Гитлер, который теперь знал, как вести себя по 
отношению к Франции, приступил к осуществлению целой серии насильственных актов.
 Уже в 1935, в связи с проведением плебисцита в Саарской области, он создал 
настолько угрожающую атмосферу, что французское правительство предусмотрительно 
решило выйти из игры, а население Саара, напуганное нажимом немцев, в огромном 
большинстве высказалось за присоединение к Германии. Муссолини, со своей 
стороны, благодаря поддержке правительства Лаваля{59} и терпимости кабинета 
Болдуина{60}, не побоявшись санкций Женевы, начал завоевание Абиссинии. 7 марта 
1936 немецкая армия внезапно перешла Рейн и вторглась в демилитаризированную 
зону. 

Версальский договор запрещал германским войскам доступ на территории, 
расположенные по левому берегу Рейна, которые к тому же по Локарнскому 
соглашению были демилитаризованы. В соответствии с договором мы имели право 
вновь занять эти территории, как только Германия откажется от своей подписи под 
соглашением. Если бы у нас к тому времени хотя бы частично была создана 
танковая армия с ее быстроходными боевыми машинами и личным составом, готовым 
выступить немедленно, то естественный ход событий двинул бы эту армию на Рейн. 
Поскольку наши союзники - поляки, чехи и бельгийцы - готовы были нас поддержать,
 а англичане обязались это сделать еще раньше, Гитлеру, несомненно, пришлось бы 
отступить. Действительно, он только что начал осуществление программы 
перевооружения армии и еще не был в состоянии вести крупномасштабную войну. 

Для политической карьеры Гитлера в его собственной стране поражение, нанесенное 
Францией в данный период на данной территории, могло иметь роковые последствия. 
Идя на подобный риск, он мог проиграть все разом.