нечего и думать. Союзники не нашли бы во Франции иных министров и иных 
чиновников, кроме тех, которых я назначил. Не нашли бы они и иных французских 
войск, кроме тех, которые свои главой признают меня. Без всякого сомнения, я 
мог бы сказать генералу Эйзенхауэру: действительную силу будет иметь ваша 
договоренность только с теми людьми, которых я укажу. 

Впрочем, Эйзенхауэр и сам так думал. Он заявил об это 30 декабря, когда пришел 
ко мне перед своей поездкой в Вашингтон, откуда он должен был вылететь в Лондон 
для приготовлений к высадке союзных войск во Францию. "Меня неблагожелательно 
настроили в отношении вас, - сказал он. - Теперь я признаю свое мнение 
ошибочным. В предстоящей битве я буду нуждаться не только в помощи ваших 
вооруженных сил, но также и в содействии ваших должностных лиц и в моральной 
поддержке со стороны населения Франции. Словом, мне нужна ваша помощь. Я пришел 
просить вас об этом". - "В добрый час, - ответил я. - Вы настоящий человек! 
Ведь вы способны сказать: я был неправ". 

Мы заговорили о той неопределенности, в какой все еще пребывал вопрос о 
необходимом сотрудничестве во Франции между нашими властями и военным 
командованием. Эйзенхауэр не скрыл от меня, что это его очень беспокоит. 

"Но помимо принципов, - сказал он, - есть еще реальные факты. Могу вас заверить,
 что, какую бы позицию мне ни навязали для внешнего декорума, в 
действительности я буду признавать во Франции французской властью только вас...
" Тогда я указал, что, вероятно, нам представится случай проявить свое единство 
при решении вопроса, как должен быть освобожден Париж. 

"Именно французские войска должны отвоевать столицу Франции, - заметил я. - И 
для этого нужно только вовремя перебросить в Англию одну французскую дивизию, о 
чем мы, французы, и просили вас". Эйзенхауэр согласился. 

С приближением срока высадки (май - июнь), намеченного штабами, англичане 
проявили желание вывести политическую проблему из тупика, в котором она 
оказалась. Черчилль решил взять на себя роль маклера, намеревающегося 
согласовать претензии Рузвельта и протесты генерала де Голля. Но так как у 
американцев был подавляющий перевес в силе и в средствах рекламы, усилия 
премьер-министра вскоре свелись к тому, чтобы заставить меня удовлетворить 
требования Рузвельта. 

В начале января ко мне явился Дафф Купер и сказал: "Вы знаете, что Черчилль 
заболел, возвращаясь из Тегерана. Его перевезли в Марракеш. Он очень хотел бы 
увидеться с вами, но по состоянию здоровья не может никуда двинуться. Не 
согласитесь ли вы навестить его?" Было бы естественно, если бы английский 
премьер-министр, находясь на французской территории, нанес визит главе 
французского правительства. Однако из уважения к особе Черчилля и считаясь с 
обстоятельствами, я отправился к нему и 12 января был у него на завтраке. Он 
уже почти выздоровел. Мы с ним долго беседовали - в первый раз за полгода. При 
разговоре присутствовали Дафф Купер, лорд Бивербрук{92} и Гастон Палевский. 

Премьер-министр говорил оживленно и горячо, усердно расписывая выгоды, какие 
мне даст мое согласие с намерением президента. В общем все сводилось к тому, 
что я должен признать первенство Рузвельта во французских делах под тем 
предлогом, что он публично занял определенную позицию, а потому не может от нее 
отказаться, да, кроме того, взял на себя определенные обязательства в отношении 
некоторых французских сановников, скомпрометированных сотрудничеством с Виши, и 
должен эти обязательства выполнить. Перейдя к конкретным фактам, Черчилль 
посоветовал мне уже сейчас приостановить подготовку процесса над Фланденом, 
Пейрутоном и Буассоном. "Я ознакомилея с материалами по делу Фландена, - сказал 
мне Черчилль. - Против него нет ничего серьезного. А раз он находится в 
Северной Африке, это доказывает, что он порвал с Виши. Что касается Пейрутона, 
он приехал в Алжир, чтобы занять пост губернатора по приглашению президента 
Соединенных Штатов. Буассону президент когда-то гарантировал, что он сохранит 
свое место, а я велел передать ему: "Сражайтесь хорошенько, а об остальном не 
заботьтесь!" Черчилль назвал прискорбным то обстоятельство, что генералам Жиро 
и Жоржу пришлось выйти из состава французского правительства. "Ведь первого, - 
сказал он, - выбрал сам Рузвельт. А второго пригласил сюда я." Послушать 
Черчилля, так сразу стало бы ясно (если кто раньше этого не знал), что 
президент Соединенных Штатов и английский премьер-министр считают Францию своей 
вотчиной, где они могут распоряжаться как им угодно, а генералом де Голлем они 
недовольны главным образом из-за того, что он не хочет с этим мириться. Я 
весьма любезно ответил Черчиллю, что интерес к нашим внутренним делам, который 
проявляют Черчилль и Рузвельт, является в моих глазах доказательством 
начавшегося возрождения Франции. И поэтому, не желая их разочаровывать, я не 
хочу допустить революционных волнений в моей стране, а волнения произойдут 
неизбежно, если не будет совершено правосудие. Я не желал зла ни Фландену, ни 
Пейрутону. Что касается Фландена, я не отрицал его ценных качеств и благих 
намерений. Не забывал я также, что Пейрутон оказал услугу объединению наших сил,
 предоставив свою радиостанцию в мое распоряжение, когда я прибыл в Алжир. Но я 
считаю, что ради интересов нации они оба должны ответить в Верховном суде за 
свои действия в качестве министров Виши. Назначение Буассона 
генерал-губернатором зависело только от его начальства. Входят или не входят в